Экс

Он говорил, что одним прекрасным утром я проснусь знаменитым.

Дважды он обычно не повторяет, но для меня сделал исключение. 

Первый раз случился в июне 1910, когда герр Амундсен позвал меня в экспедицию. Он к тому времени уже заполучил великолепнейший из всех кораблей — «Фрам», который должен был доставить его прямо ко льдам Южного полюса, и собирал команду. Мне тоже нашлось в ней теплое местечко.

— Дорогой Фредерик, одним прекрасным утром ты проснешься знаменитым.

Вам наверное видится, что произнося это, он похлопал меня по плечу, но нет. Стал бы этот господин пачкать руки об мою покрытую угольной пылью робу.

Фразу произнес занимавшийся наймом агент. Дорогого Фредерика я выдумал, а «одним прекрасным утром ты проснешься знаменитым» звучало как «в этой экспедиции мы все умрем, кто-то раньше, вы, истопник Хансен, скорее всего позже, но не думайте, что отсрочка станет для вас благом».

Не сказать, что меня такое вдохновило или напугало. Мне была нужна работа, и я хотел увидеть белых медведей. Одного может даже привезти домой. Тогда я еще не знал, что за белыми медведями — это в другую сторону.

Второй раз произошел ровно через восемнадцать лет, в июне 1928. Я спал. В голове с перепоя трещало и ухало.

Вот между треском и уханьем я и услышал знакомый голос.

— Фред? — спросил он.

— Нет, — ответил я, хотя всю жизнь был именно Фредом.

— Фредуардо! — строго сказал голос.

— Капитан?

Уважаемый герр Амундсен точно облез бы назови хоть раз кого-нибудь по имени нормально, без выкрутасов.

— Собственной персоной, — ответил он.

— Я допился, да?

— Не знаю. Наверное. Но это сейчас неважно. Ты хорошо меня слышишь?

— Хорошо, — подтвердил я, — Как будто вы в моей голове.

— Прекрасно. Тогда слушай.

— Подождите, — я попытался встать, — Возьму только бумагу и карандаш. Вы где, кстати? В экспедиции?

— В экспедиции.

— Без меня?

— Как только на самолет потребуется кочегар, дам тебе знать. Бумага и карандаш не нужны. Просто слушай.

— Ладно.

Я закрыл глаза. В голове все еще трещало и ухало, но уже не так громко. Голос герра Амундсена звучал тихо, но четко.

— ...шапку. Я подспрятал ее под веранду. Аксель рыдал, что отец его убьет. Все искали классе: в партах, шкафах, перетряхивали верхнюю одежду, а я смотрел. Тоже искал, но еще и наблюдал. Я знал две вещи: отец Акселя пальцем не тронет, и что происходящее доставляет мне удовольствие. В природу этого удовольствия я не вдумывался.

— М, — сказал я, тоже не вдумываясь в природу.

— Слушаешь? — голос опять стал строгим.

— Да, мой капитан, — я подобрался, как матрос на палубе.

— С двенадцати до пятнадцати лет я учился в школе святого Густава. Домой приезжал только три раза в год. В школе, в корпусе со спальнями, была маленькая комната — кладовка, всегда запертая на замок. Я умел открыть его гвоздем. 

Герр Амундсен замолчал, треск и уханья усилились. 

— Что там хранилось? — спросил я, чтобы проверить связь.

— Гостинцы, которые родители присылали ученикам, — тут же ответил голос, — Я воровал шоколад. Я знал две вещи: воровать нельзя, тем более у своих, и что бывают поступки и похуже. Я не издевался над младшими, не изводил учителей, и считал, что каждый украденный кусочек плитки принадлежал мне по праву. Как потом и деньги моего старшего брата, которые я брал у него взаймы без намерения вернуть.

— А я однажды пнул кошку, — вырвалось у меня.

— Это ужасно, Фредериччио, — с укором сказал капитан, — Но не перебивай меня. Времени осталось не так много.

Он продолжил говорить, а на меня вдруг накатил сон. Наполз, как туман на Скалу Пяти Сестер. Я завернулся плотнее в одеяло и закрыл глаза. Одеяло попахивало. Я-то люблю чистоту, но в последнее время мы с гигиеной пересекаемся редко.

Такова жизнь. Вчера еще ты уважаемый человек, участник знаменитой экспедиции капитана Руаля Амундсена, покорителя Южного полюса и прилегающих к нему островов, а сегодня уже обычный алкоголик, спившийся тип, прозябающий в каморке, все убранство которой составляют старый матрас, колченогий стул, печь и жестяной чайник.

— Фреддо! — в голосе прорезалось недовольство, — О чем ты там задумался?

— О белой горячке, — признался я, — И пингвинах. Помните пингвинов, капитан?

Мне представилось, как он морщится. 

Я с детства помню — курятник, сколько его ни чисти, пахнет, как ни в одном хлеву.

За пингвинами не чистит никто.

Можете, представить, как смердят места их обитания? Голову со всеми голосами в ней даю, не можете. Как бы ни силились вы, как бы ни старались, вообразить это благоухание до тех пор, пока не окажешься рядом, просто невозможно. Как и отмыться от него, даже если сдерешь с себя мочалкой всю кожу.

— Ты пнул пингвина, Фредди?

— Да нет, просто вспомнил их аромат. Дышать же было невозможно. 

— Мне жаль, что у тебя остались именно такие воспоминания. 

— С какой это стати, вам жаль? — не поверил я.

— Мне жаль о многом, — голос стал глуше.

— За мои воспоминания вы ответственности не несете.

— Пожалуй. Но мне действительно жаль, что я был плохим ученым, плохим исследователем, плохим мужем, плохим отцом и плохим человеком.

Я зевнул. Не то чтобы этот разговор утомил меня, просто не люблю самокопательных моментов, и когда жалуются на жизнь, судьбу и самих себя. 

— У Господа на вас есть план, — повторил я слова одного знакомого пастора.

— Был, — поправил меня герр Амундсен, — А вот у тебя все еще есть шанс проснуться знаменитым, если сделаешь все, как я скажу.

— Записываю, — соврал я.

— Никаких записей. Запоминай так. Завтра ты встанешь, пойдешь в редакцию газеты «Афтенпостен», вежливо попросишь, чтобы тебя приняли. Скажешь, что Руаль Амундсен связался с тобой по телепатической связи...

— Какой, какой связи?

— Телепатической, — капитан не уловил моего сарказма, — Это когда мысли передаются на расстоянии.

— Так, так. 

— Повторяю: Руаль Амундсен связался с тобой по телепатической связи и просил передать журналистам, что у самолета, на котором он полетел спасать Умберто Нобиле, отвалился бак с горючим.

— Кого спасать?

— Умберто Нобиле. Они знают.

— А что...— я собирался спросить еще про бак с горючим, но он перебил меня.

— Теперь отпусти мне все мои грехи.

— Что? Я не умею.

От удивления сон сдуло, но голос в моей голове никуда не делся.

— Просто скажи: «отпускаю тебе все твои грехи».

— Но я не священник!

— Фредерик, — голос наполнился беспокойством, — Просто скажи это.

— Отпускаю тебе все твои грехи, — произнес я скороговоркой, и добавил уже от себя, — Аминь.

Больше я ничего не слышал. Голова стала пустой и ясной, как рождественское утро. 

В «Афтенпостен» меня не пустили, но я догадался, что нужно сделать. Помылся, постриг волосы ножницами, укоротил щетину, взял у знакомого пастора чистую одежду, и пошел снова.

Девица в больших круглых очках записывала все, что я говорил. 

— Фредерик Хансен, бывший кочегар Руаля Амундсена, правильно?

— Фредуардо, — уточнил я, — Капитан любил называть меня именно так.

За день до того, как я проснулся скандально знаменитым, в окрестностях Тромсе нашли обломки бака с горючим.

Самолет и сам Рауль Амундсен пропали в Баренцевом море.

Девица в больших круглых очках записала все, что я говорил, как смогла. Или как учили в журналистской школе.

На первой странице газеты «Афтенпостен» значилось «Фредуардо Хансен — бывший знаменитого покорителя Антарктики Руаля Амундсена, кочегар».