Простов. Глава 14а. Семнадцатый

Маевский потратил целую неделю на восстановление справедливости. Смиренное хождение по комитетам, комиссиям и коллегиям было не напрасным: судья добился, чтобы стажёра признали четвертым потерпевшим по делу Мастера. Самоубийство переквалифицировали в убийство. Дуэльный счётчик Лапина откатили назад, но, к сожалению, одно поражение ему записали. Всё-таки смерть — это смерть, и её нельзя не заметить. Поэтому: пятьдесят побед и одно поражение. Тоже, знаете ли, результат неплохой, а по простовским меркам так вообще выдающийся.

Однако Маевский на этом не остановился. По его настоятельным требованиям Александра Лапина представили к городской награде — за проявленное мужество и героизм. Теперь на груди стажёра болталась блестящая цацка.

Лапин был так тронут участием судьи, что передумал уходить из судейской коллегии и теперь снова общался с Маевским на ты. Стажёр потихоньку учился пить водку и даже называл своего судью учителем (в шутку, разумеется).

Маевский ожидал очередной бойни на восьмой станции, однако Мастер в этот период никого не убивал. Многосерийный убийца словно бы ждал, когда дуэт судьи и стажера восстановит силы и подготовится к новой схватке. Мастер соизволил дать им передышку. Судья выдвинул оригинальную версию о том, что Мастер следит персонально за ними двумя — за Маевским и Лапиным. Будто бы после инцидента на девятой станции между убийцей, судьёй и стажёром возникла особая психическая связь.

Самое аномальное, самое антинаучное и самое странное во всей ситуации с Мастером было то, что его местонахождение никак не определялось. Мы, свидетели, его разума не видели. Городские застенки, переключённые в режим тотального наблюдения, его тоже нигде не фиксировали. Однако Мастер в Простове всё-таки был. Простовчане время от времени наталкивались на его чёрный комбинезон и разноразмерные глаза. Мастер словно бы возникал из воздуха, из ниоткуда, пристально и неодобрительно рассматривал встречных ему горожан и, мрачно ухмыльнувшись, исчезал. Эдакие навязчивые явления потустороннего созерцателя с недовольной физиономией. Чем ему так не нравятся простовчане, он ни разу не объяснил. Непрошенный гость не вымолвил ни словечка.

Трансцендентная маскировка, которую использовал Мастер, на порядок превосходила все технологии предков. Механизированные организмы из комитета городской охраны ничего не могли с ним поделать: так же, как и при инциденте на девятой станции, они упирались в неразрушимое невидимое поле, окружавшее Мастера. В конце концов служебным организмам разрешили оставить убийцу в покое, чтобы лишний раз не провоцировать, а то мало ли.

Власти постоянно предупреждали простовчан о том, что к Мастеру приближаться нельзя — слишком опасно. Тем более его нельзя трогать и передвигать (во время явлений Мастер стоял в непреклонной позе на невысоком постаменте, похожем на обычную табуретку). Беседовать с ним тоже не рекомендовалось. Категорически запрещалось вызывать его на поединок (некоторые горячие головы делали ставки на поединки с Мастером). Об увиденном Мастере следовало немедленно сообщить сотрудникам оперативных комитетов, также надлежало вызвать ближайшего судью. И ещё рекомендация: отойдите от Мастера и воздержитесь от паники.

В географии явлений Мастера была одна интересная деталь: довольно часто горожане видели мерцающий постамент с его чёрной фигурой возле городского музея. Многосерийного убийцу что-то притягивало именно туда, тянуло, как магнитом. Иногда посетители музея наблюдали, как он выходил из-под трансцендентной маскировки и подолгу рассматривал фрески с подвигами отцов-основателей Простова. Мастер задумчиво бродил по музею, не обращая внимания ни на кого. Подходить к нему не решались. Ещё иногда Мастера замечали в библиотеке драккара: он прогуливался между стеллажами и сдувал пыль с пластиковых корешков. Судья Маевский не мог не заметить странных передвижений Мастера и принялся их анализировать.

В служебном кабинете Маевского снова накурено. Стажёр Лапин внимает судье.

— Я думаю, он был знаком с нашими предками. Или, что ещё интереснее, он знавал и наших пращуров, — говорит Маевский. — Или, если развивать эту версию до фантастического градуса, Мастер является нашим пра-пра-пра...

—...прадедушкой?

— Уж точно не прабабушкой. Взгляни на это.

Маевский призвал несколько файлов с музейными фресками и увеличил изображение древнего простовчанина с золотой каской над головой и с глазами разного размера. Фигура, облачённая в пурпурный комбинезон, покачивается в клубах табачного дыма, как в комнатных облачках. Маевский увеличивает голову фрески, чтобы стажёр получше рассмотрел глаза праотца.

— Никого не напоминает? — спросил судья.

— У Мастера глаза неприятные и злые, а наш предок вроде бы добрый, и весь такой умиротворённый. Сходство есть, но очень формальное и отдалённое.

— И всё же вполне тянет на зацепку.

— Если Мастер наш дальний родственник, и если он прибыл, получив наш ежегодный сигнал, то почему он просто нас не спасёт? К чему весь этот цирк с убийствами в метро? Зачем он глумился надо мной на девятой станции и доводил до самоубийства?

— Полагаю, наше спасение в его планы не входит. Что касается мотивации Мастера, то здесь мы по-прежнему блуждаем в темноте. Пока что картина складывается весьма примитивная: неуязвимый маньяк шастает по Простову и время от времени убивает горожан — кого хочет, когда хочет, где хочет и как хочет. Словно у нас тут театр одного уродца.

Маевский призвал из застенков ещё десяток фресок, изображающих основателей Простова. Фигурки заполнили пространство кабинета, их разноцветные силуэты образовали пёструю, почти что ярмарочную, гирлянду.

— Жаль, конечно, что мы ничего не знаем о пращурах, — задумчиво сказал судья.

— Почему же ничего? — удивился стажёр. — Два достоверных факта нам точно известны.

— Напомни, а то я уроки прогуливал.

— Факт первый: когда предки-колонисты после очередной миссии вернулись к родной планете, они обнаружили на её месте чёрную дыру. Факт второй: предки стёрли всю информацию о цивилизации пращуров и начали новую миссию, отдалённым результатом которой и является наш Простов.

Маевский загнул два пальца.

— Чёрная дыра плюс ноль информации. Сведений, что называется, с гулькин нос. А известна причина, почему предки приняли решение об уничтожении архивных файлов?

Стажёр неуверенно пожал плечами.

— Не знаю. Но могу направить судебный запрос в историческую комиссию.

— Если делать нечего — направляй. А я тебе заранее скажу, что они ответят: знать ничего не знаем, благодарим за обращение. Но ты-то, надеюсь, не веришь в подобную чушь?

— В какую именно?

— В такую, что информация о пращурах была уничтожена.

— А почему я должен не верить городским властям? Если я не буду им доверять, то грош цена мне как горожанину, — стажёр встал в героическую позу, поправил наградную цацку на груди и пробасил: — Власти всегда рядом. Власти всегда с нами. Власти всегда нас защитят.

Маевский грязно, непристойно, в высшей степени неприлично выругался, цитировать не станем из уважения к читателям.

— Саша! Сколько раз повторять: здесь нет прослушки. Заканчивай с плакатной риторикой.

— Прости, привычка.

Судья прохаживается по кабинету, расталкивая плечами гирлянды фресковых предков. На лице Маевского задумчивая улыбка.

— Уверен, дело было так. Древние предводители припрятали файлы пращуров, а обществу объявили, мол, мы всё потерли, начинаем очередную цивилизацию с чистого листа. Разве станет кто-нибудь в здравом уме и твёрдой памяти уничтожать такие сведения? Наверняка в тех файлах было нечто весьма ценное, или нечто весьма опасное, раз возникла необходимость объявить, что этой информации больше нет.

— Да что там может быть ценного? — недоумевал стажёр. — Ну была до нас какая-то цивилизация, а теперь её нет. Была да сплыла, делов-то. Главное, что есть мы и есть наш драккар.

Судья тоже недоумевал:

— Неужели тебе совсем неинтересно, откуда ты родом?

Стажёр ухмыльнулся.

— Пётр Петрович, ты в каком году родился?

— В пятьсот двадцать седьмом.

— Тебе есть дело до того, что происходило в Простове в пятьсот двадцать восьмом? В шестьсот сорок девятом? В семьсот тридцать первом?

— Есть.

— Серьёзно? Почему?

— Не хочу быть беспородным организмом, не помнящим родства своего. Не хочу быть кем-то из ниоткуда. Мне важно знать всё: кем были мои отец, мать, дедушки и бабушки, чем они жили и ради чего жили, чем дышали, что их волновало. Мне кажется, это неизбежный и естественный интерес.

— Ну хорошо, ладно, это хотя бы твои простовские предки, — сказал Лапин. — Ты можешь увидеть их образы в застенках, но какое тебе дело до тех, кто родился сто, двести поколений назад в других мирах, на других драккарах?

— С прискорбием констатирую, что любопытство — не твой конёк. Впрочем, наши с тобой предпочтения и индивидуальные наклонности значения не имеют, ибо очевидно следующее: что-то из прошлого Простова очень сильно интересует Мастера, и мы должны понять что. Поэтому отработаем предысторию города. Пока что имеем два куцых факта: чёрная дыра, уничтоженные архивы. Этого мало, будем копать глубже, доберёмся до самого начала.

Маевский загнал музейные файлы обратно в застенки.

— Сейчас призовём твоего дядю, — объявил судья с таинственным видом. Он походил на фокусника, готовящегося к выступлению. Зелёные глаза Маевского поблескивали озорным умыслом.

— Зачем?

— Попросим доступ к уничтоженным файлам пращуров.

— А дядя здесь причём? — стажёр насторожился, почуяв подвох.

— Твой дядя не только верховный судья, но и член высшего городского совета. Если древние файлы существуют, то он точно в курсе.

— Пётр Петрович, что ты задумал?

— Ничего, просто поговорим с ним.