Генка сидел у меня на кухне и ел оливье

Генка сидел у меня на кухне и ел оливье. Он был в домашних тапках и порванном колпаке Деда Мороза.

— С Новым годом, Вера! — сказал Генка, возникнув на моем пороге пять минут назад.

— Сегодня второе января, — напомнила я.

— Я с Ленкой поругался, — сказал Генка и поскреб байковыми тапками о половик.

— Ты в тапках на улице не замерз? — спросила я.

— Долетел, как в сапогах-скороходах, — сказал Генка, — по крышам домов. Пустишь, Вер? Попразднуем, выпьем. Ленка тебе доверяет. Я Ленке так и сказал, что к тебе.

— В каком смысле доверяет? — мне послышалась в этом доверии легкая усмешка.

— Ну, ты же мужиками не интересуешься, — сказал Генка, проникая в прихожую.

— А чего мне ими интересоваться? — сказала я.

— Вот поэтому Ленка и спокойна, — Генка вытащил из кармана бутылку коньяка, — хотя, на мой взгляд, так и пробросаться можно.

— Чем это? — я отступила в сторону кухни. Ну не вести же мне его в комнату. Это вообще что? Гости?

— Как чем? — Генка легко разрешил увлечь себя на кухню. — Ты, Верка, красавица, каких поискать. В нашей прежней бригаде, да что там в бригаде? Во всем управлении лучше тебя не было. Шатенка, глазищи, ум, стройненькая. У тебя рюмочки где?

— В буфете, — машинально отреагировала я.

— И даже рюмочки у тебя фигуристые, — подмигнул Генка, осторожно пробираясь к буфету. — И потом, Вер, у тебя отдельная квартира. С твоей неземной красотой и квадратными метрами мужики должны как пчёлы виться. Пью за тебя стоя!

— Сядь, — я открыла холодильник, — оливье будешь?

— Буду, — кивнул Генка. — Из твоих рук я даже яд приму, Вера. Ну, будем!

Мы выпили. Генку я сто лет знаю. Мы на монолитах работали, на точечных застройках. Вид оттуда сказочный. В самом центре Москвы найдется местечко под элитку, этажей на пятьдесят. Стоишь в будущих апартаментах на два миллиона долларов, и ты вроде бы и не малярша, а гордая дама в мехах и бриллиантах. А рядом, за спиной, широкоплечий «хьюго босс» в смокинге и с сигарой. И ты ему так тихо говоришь:

— Милый, налей мне «Кашасу Жакаре», только немного.

Кашаса Жакаре — это изысканная бразильская самогонка. Закусывается филеем крокодила. В общем, гламур до визга мозжечка.

И «хьюго босс» учтиво подает тебе бокал кашасы, а ты смотришь на огни столицы, озаряющие твои запыленные ботинки из крашенного картона, и уже плевать, что ты не дама в мехах, а за спиной стоит Генка в линялой рубашке с бутылкой теплого вермута.

— А вермут ты вкусный покупал, — сказала я, цепляя ложечкой маслинку, — забыла, как он называется.

— Десертный, белый, — сказал Генка и налил по второй. — Зря я, Верка, на Ленке женился. Надо было на тебе.

— Да ты меня за женщину не считал, — напомнила я, — я у тебя в вечных братьях ходила.

— Столько тонн раствора выбрать, — подпер голову Генка, — и мешки с клеем наравне со мной таскала. По-братски ведь, Вер, таскала.

— Вот именно, «по-братски», — не удержалась я, — и когда в душе в соседних кабинках мылись, ты ни разу ко мне не полез. Ты о Ленке — секретарше мечтал. На шпилечках мимо цок-цок-цок. И челочку со лба сдует небрежно, ах, ах, ах. А теперь приперся ко мне. Шатенка, глазищи, стройная. Было да сплыло. Иди домой, брат.

Я замолчала. Ужасно хотелось плакать.

— Вер, — Генка подвинул ко мне полную рюмку, — Новый год всё-таки. Как встретишь его, так и проживешь. Давай по-хорошему встретим?

— Давай, — я промокнула глаза и хлопнула рюмку.

— Ты с кем Новый год гудела? — спросил Генка и снял колпак Деда Мороза.

— С подругами, — сказала я, — по очереди друг к другу ходим.

— И все такие же симпатичные и незамужние? — заинтересовался Генка.

— Почему незамужние? — удивилась я. — У всех мужья.

— Ну ты-то...

— И я замужняя, — сказала я, даже не краснея, — а я разве тебе не говорила? Он летчик полярной авиации. Жаль, редко видимся.

— Понятно, — сказал Генка и налил по новой. — И приедет не скоро, да?

— Ледовая проводка у него, слышал про такую? — сказала я. — Путь каравану прокладывает. Не то что ты, Генка, штукатур — отрада для дур.

— Сама придумала? — спросил Генка.

— Ничего я не придумала, — сказала я и хлопнула рюмку в одиночку, — замужем я.

— Я про стихи о штукатуре? — сказал Генка.

— Стихи сама, — я подцепила еще одну маслинку. Жор у нас, он всегда от нервов, это известно.

— Да, дела, Вера, — Генка догнался и налил нам еще по одной, — а я с Ленкой Новый год встретил. Никуда не пошли. Мы же ругаться накануне начали. В Новый год продолжили. А сегодня я убежал. В тапках.

— Надоело ругаться? — спросила я.

— Надоело, — вздохнул Генка, — всю жизнь орем, как глухие. А ты давно замужем-то?

— Две недели, — сказала я, — живем душа в душу.

— Конечно, — хмыкнул Генка, — если редко видеться, а тут весь день крутится перед носом, как роторная бетономешалка. У тебя фото мужа есть?

— А тебе зачем?

— Ну есть или нет? — придвинулся Генка.

— Есть, но не дам, — сказала я.

— А у Ленки нет, — сказал Генка. — Мы с ней пятнадцать лет вместе, а ни одного фото моего у нее нет.

— Как нет? — не поверила я.

— Фото-то есть, — отмахнулся Генка, — или с тещей, или с барбосом, или на фоне Пятигорска. А вот фото, чтобы я один был, у Ленки нет. Она говорит, я тебя и так пятнадцать лет в упор разглядываю. Ладно, пойду я, Вер.

Дала я ему два целлофановых пакета, он на тапки их напялил и ушел.

Я рюмочки ополоснула, свет на кухне выключила, и тут звонок. Генка, что ли?

— Алло, Вера? — незнакомый мужской голос.

Приятный тембр, только слышно плохо. Писки какие-то, потрескивания. Ветер воет.

— Да, слушаю.

— Простите, Вера, а Генка у вас?

— Уже ушел, — сказала я. — Вас слышно плохо. Писки какие-то.

— Остаточная магнитуда, — сказал голос. — Рядом полюс, шторм на восемь. Плюс ледовый резонанс.

— Что на восемь?

— На восемь баллов, — сказал голос, — и сечка. А вообще красиво. Я люблю стихию, поэтому и дома сидеть не могу.

— А вы кто?

— Я? — спохватился голос. — Я капитан Андреев, говорю, из Арктики. Хотел Генку поздравить. Мы в одном дворе выросли. Давно не виделись.

— Вы что, моряк?

— Так точно, Генка в лётчиках, а я в моряках, — сказал Андреев, — а Генка надо мной смеётся, мол, рождённый ползать летать не может. Прав лётчик, ползаю я по льдинам, летать не получается. А Генка молодец, на сверхзвук его взяли, он мне писал.

— Может, мы про разных Генок говорим? — спросила я.

— Я Ленке звонил, — отозвался Андреев, — она говорит, Генки дома нет. Убежал к Вере в домашних тапках. Почему в тапках?

— Для скорости, — сказала я, — он же летчик.

— А, точно, — сказал Андреев. — Вер, вы скажите Генке, что я звонил, поздравлял. На нас шторм идет, синоптики пик дают, связь обрубают. Передадите?

— Передам, — сказала я. — Вы себя там берегите, хорошо?

— Да кому я нужен, — засмеялся Андреев, — ни семьи, ни детей. С Новым годом, Вера!

И Андреев положил трубку.

Я походила по квартире и набрала Генкин номер.

— Чего? — сонно спросил Генка.

— Звонил капитан Андреев из Арктики, — сказала я, — поздравил тебя с Новым годом!

— Спасибо, — сказал Генка. — Вер, я ему по наглой вру, что я летчик. Гордость дурацкая. Чем я хуже его, мы с ним в одном дворе выросли, а?

— Ты лучше его, Генка, ты штукатур — отрада для дур, — сказала я. — Привет Ленке!

— Андреев — мужик что надо, — помолчав, сказал Генка. — Жаль, что ты замужем.

— Была замужем, — сказала я, — а сегодня он меня бросил. Подлец. Просто не хотела тебе говорить.

— А вот Андреев бы тебя не бросил, — сказал Генка. — Хочешь, я вас познакомлю?

— С чего такая забота, брат? — спросила я.

— Обычная забота, братская, — сказал Генка. — Короче, хочешь или нет?

Я не знала, что ему ответить, и повесила трубку. Растерялась. Впервые за всё наше знакомство.