Сосунок

КОЛЯ

«Чеченин Коля — съел суп без соли!».
Скомканная бумажка выпала из кармана, приземлилась на гранитную плиту. Сквозняком её прибило к двери, и она лежала, постепенно намокая в жиже, принесённой с улицы сотнями подошв.
Надпись на потемневшем листе расплылась в сплошное пятно. «Че.. Коля съе...»

Уборщица смахнула бумагу в совок, вместе с обрывком автобусного билета и шелухой от семечек, и не глядя стряхнула в урну.

Утренний час пик в метро прошел. В опустевшем вестибюле скучал контролер, глядя на школьника, который сосредоточенно рылся в рюкзаке и явно что-то искал. На рюкзаке были нарисованы забавные уши и глазки-бусинки. «Пикачу», — вспомнил контролер и отвернулся к камерам. Редкие пассажиры подходили к турникетам, прикладывали пропуск и следовали в нутро тусклого подземелья, откуда доносился рокочущий гул.

Школьник машинально провожал их взглядом, хотя пассажиры его совсем не занимали. Мальчика с покемоновым рюкзаком мучили две мысли: почему этот мир устроен так по-дурацки? И куда же, ёлки-моталки, задевался проездной?!

Он снова пошарил в потайном отделении, куда обычно прятал мелочь. Двадцать рублей были на месте. А проездной исчез.

ВЕРА

В прошлом году Вера каждый день встречала сына после уроков. Прежде, чем спуститься в метро, они сворачивали в переулок и заходили в кафе-мороженое, тихий и малолюдный оазис под неоновой вывеской в стороне от проспекта. 

Они садились к окну и глазели через стекло на редких прохожих, пробовали друг у друга лакомства, обсуждали, что нового случилось у каждого за день.

Вера заказывала двойной эспрессо с фисташковым эклером, а Коля брал лимонад и два шарика клубничного и шоколадного мороженого.

Изысканное сочетание белого и темного.
Таким и должно быть идеальное свидание, часто думала Вера.

Ей казалось, что эти прогулки одинаково важны им обоим. Потому её неприятно обескуражило, когда в новом учебном году Коля вдруг заявил, что станет ездить сам. Она отговаривала, он настаивал, в конце концов Вера скрепя сердце согласилась. Но ей было не по себе.

КОЛЯ

Проездной исчез, зато в кармане обнаружилась дурацкая записка. «Чеченин Коля съел суп без соли!» На обороте был нацарапан издевательский рисунок. Коля догадывался, кто мог быть автором.

Все началось в прошлом году, на уроке математики. Забавно, что математика была его любимым предметом — во всяком случае, до того дня. Множить, делить и вычислять дроби он любил даже больше, чем уроки физры, а ведь по физре у него всегда стояло «отлично».

В тот день Сова спросила решение задачки повышенной сложности. Он вызвался сам — когда Сова задала вопрос, Коля привычно поднял руку.

Сова обвела взглядом класс.
— Кто ещё, кроме Чеченина? Матвеева, выйдешь отвечать?

Матвеева покачала головой.
-Ладно, Коля, иди к доске.

Коля вскочил с места, ища рабочую тетрадь, в которой было расписано решение задачи. Учебник английского, учебник по литературе, вот тетрадь по окружающему миру — в руки попадалось все, кроме нужной сейчас тетради по математике.

Сова сверлила Колю взглядом, слегка постукивая по полу мыском туфли. Одноклассники молча ждали.

Тут Колю осенило, что тетрадь с решенным заданием осталась дома на письменном столе. Он опустил голову и забормотал оправдания, макушкой ощущая недоверчивый взгляд Совы. «Ты не готов к уроку и юлишь», — чудилось ему в этом взгляде.

В тот момент к короткому списку ненавистных вещей: тушеная тыква, поход к стоматологу, дождливый день на даче, — добавилась четвертая. Коля понял: сильнее, чем тыкву, и даже больше, чем зубного, он ненавидит публичный позор.

Сова со вздохом раскрыла журнал. Повела линейкой по клеточкам...

Её прервал стук в дверь. В класс заглянул вахтер, дядя Арам:

— Чеченин Николай здесь учится? Мать привезла, просила передать. — Волосатая рука помахала тетрадью с Человеком-пауком на обложке.

И, как будто ему хотелось поболтать, дядя Арам улыбнулся, сверкнув золотыми зубами, приложил палец к губам и громко зашептал, так, что было слышно на заднем ряду:

— Эх, вы! Я в ваши годы уже мужчина был, сам помогал матери, продавал мандарины, следил за братом и сестрой. А вы как сосунки молочные, до десяти лет вас мамы сиськой кормят! Чмок, чмок! — и вахтер зачмокал губами, наглядно изображая упомянутый процесс. Потом снова приложил к губам палец и прикрыл дверь.

При слове «сиська» кто-то поперхнулся. Заглушая звук, зашуршали страницы учебника. Коля держал злосчастную тетрадку и мечтал провалиться с ней под землю.

— Чудесное спасение! — объявила Сова. — Иди же к доске, ну что ты?

Коля вышел и встал перед классом.

— Сосунок! — просвистел первый камень.

Кто-то хихикнул. Поначалу сдержанно, потом громче и громче, и скоро весь класс лег на парты, катаясь от хохота, картинно держась за животы, чтобы было смешнее. Даже Сова, кажется, слегка улыбалась, глядя в стол и сосредоточенно протирая стекла очков. А с задней парты кричали:

— Мамкин сынок! Сосунок! Сисечник!

С этого дня Коля возненавидел математику.

...Проездной не нашелся, и надо было решить, как жить дальше. Допустим, он сумеет проскочить пару раз. А потом? За месяц он непременно встрянет. Его поймают, сообщат директору школы, маму вызовут в полицию и выпишут штраф за плохое воспитание, а его отправят в детский дом. Так ему, совсем маленькому, однажды бросила в сердцах соседская бабка: «Зря мать не сдала тебя в детский дом! Глядишь, жила бы по-людски...», — и Коля так напугался, что даже заболел.

Коля застыл, неподвижно глядя перед собой. С эскалатора поднималась грузная тетка в пуховике-гусенице. Тетка катила клетчатую сумку на колесах, за плечом у неё была привязана телескопическая швабра в чехле. Когда она грузно прошлёпала мимо, черкая кафель следом от тележных колес, Коле в лицо пахнуло протухшей колбасой и квашеной капустой. 

Он удивлённо осмотрелся, будто впервые увидел этот зал, эти люстры под сводами, и героическую мозаику на дальней стене. Решение вспыхнуло мгновенно, как лампа в темноте. Сейчас он следом за кем-то пройдет турникет, спустится к платформе, и прыгнет под поезд.

ВЕРА

С половине второго Вера стала поглядывать на часы, хотя знала, что уроки не кончились. Она пыталась заняться уборкой, но только слонялась туда — назад по квартире, переставляя цветочные горшки и не находя им места. К двум часам ее окончательно одолело беспокойство.

Вспомнился день, когда двухлетний Коля пошел гулять с папашей, чье имя — Чидженда, то есть путешественник — в итоге оказалось пророческим. Был конец ноября. Вера впервые отправила отца с сыном вдвоём, и, оставшись дома, сходила с ума от тревоги. Как оказалось, не зря. В парке Чидженда упустил малыша, тот побежал, подскользнулся на плитке и упал в пруд, который не успел схватиться льдом.

В тот раз все обошлось. Если не считать ее шока, когда она увидела на пороге мужа с телом ребенка на руках: неподвижным, завернутым в отцовскую куртку прямо поверх комбинезона и ботиночек, и не сразу рассмотрела, что тот жив, просто укутан до неподвижности.

КОЛЯ

Умереть в неполных одиннадцать очень досадно. Это означает, что ему уже никогда не стать гонщиком. Он не увидит пустыню Гоби, не взойдет на вершину самой высокой в мире горы. Но что поделать, если живой Коля Чеченин — одно сплошное разочарование?

Всего один шаг, и ни для кого не послужит посмешищем. Главное, сигать поближе к тоннелю, откуда выходит состав. Так, чтобы наверняка.

Не хватало ещё остаться калекой. Все точно убедятся, что Коля в натуре лох и чмошник, каким его считают в классе. Даже Макс, который единственный водился с ним в прошлом году, а в нынешнем бросил Колю и скорешился с этой дурацкой компанией.

Три драчуна-заводилы, без которых, кажется не обошлась ни одна выходка в их параллели. Три дружка: Герасим, Спиннер и Киргиз. Герасим — высокий и какой-то квадратный, на голову выше друзей, что неудивительно, если подумать. Герасима звали Толичем, пока кто-то не проведал, что Толич до четырех лет не умел разговаривать, только мычал нечленораздельно: «Му! Му!» В начальную школу он пошел переростком, на два года позже положенного, зато однажды, переодеваясь на физкультуру, кто-то из первоклассников заметил у Герасима памперс. Правда это или нет, выяснить было нельзя: за любые расспросы на эту тему Герасим бросался в драку. Безнаказанно дразнить его мог только Спиннер.

Так звали вертлявого Игоря, который умел, оттолкнувшись от пола, как на пружинах, взлететь и сделать кувырок через голову в воздухе, а затем приземлиться обратно на ноги. Кроме Спиннера, никто в их классе так не мог.

Киргиз был на самом деле не киргизом, а чукчей или эвенком, в общем, представителем одной из малочисленных народов Севера. В отместку за свою малочисленность этот мальчик больше всех ненавидел Колю, не упуская случая обозвать его, толкнуть или поставить подножку.

Теперь с ними заодно был Макс.

Макс был с ними позавчера, когда они схватили его рюкзак, вытряхнули содержимое на пол, и начали топтать, выкрикая речёвку:
— Со-су-нок! Ло-ху-нок! Чмошня!

Четверо на одного.

Вид компашки был такой, словно они выступают в цирке, а Колины вещи — их реквизит. Как будто от их крика из тетрадей и учебников появится живой кролик с розовым носом и глазами-пуговками.

Несколько девочек встали сбоку и снимали на телефоны.

ВЕРА

Коле исполнилось четыре, когда Вера решилась оставить сына на чужом попечении и пойти на свидание.

Бывший муж к тому времени вернулся на родной континент, оправдывая данное ему бродяжье имя, и лишь изредка напоминал о себе почтовой открыткой. Бывшая одноклассница познакомила ее с другом семьи, неженатым менеджером какой-то торговой сети. «Ничего, что приезжий, — убедительно кивала она, сватая Вере нового знакомца. — Приезжие, они, знаешь, более целеустремлённые, чем наши мямли». Вера знала.

Менеджер пригласил Веру в ресторан.
Встреча прошла скомкано. Вера постоянно пыталась попасть в нужный тон, и все время чувствовала, что не попадает. Менеджер настоял на плотном ужине, только мясо, никаких салатиков — хотел произвести впечатление? Боялся выглядеть жадным? Действительно был так голоден? И Вера постеснялась признаться, что не ест после восьми вечера, и нехотя давилась отбивной.

Общих тем никак не удалось нащупать. Менеджер рассказывал о закупках и фондах оплаты труда, об оптимизации процессов управления торговой точкой — вещи, в которых Вера ничего не смыслила. Чтобы не выглядеть дурочкой, она пыталась поддержать беседу, даже вставила пару реплик на том, что ей казалось офисным диалектом. В ответ кавалер снисходительно ухмыльнулся.

Тогда Вера решила сменить тему и поговорить о чём-то, в чем она на самом деле разбирается... Да хоть об искусстве! И тут же поняла, что сама не помнит, когда в последний раз была в театре или на выставке. Кажется, ещё до рождения сына. Ей захотелось домой.

С Колей в тот вечер осталась соседка. Когда она, мать, вошла домой в начале одиннадцатого ночи, ее встретили блестящие глаза и пылающие до красноты щеки сына. Жар удалось сбить только утром. С тех пор Вера наконец научилась доверять своим предчувствиям.

Сейчас она была уверена, что глухое, сосущее беспокойство возникло у нее неспроста. В конце концов, подростка, который считает себя взрослым, в большом городе подстерегает много опасностей. Педофилы, теракты, пьяные водители.

КОЛЯ

Коля поднимал вещи с пола, пытаясь спасти их от надругательства, а одноклассники выхватывали их из рук, топтали ногами и хихикали. Смеялась и Катя Матвеева, с которой Коля сидел за партой в начальной школе. Они сражались на уроках в крестики-нолики, ставя ходы, пока учительница отворачивалась к доске. Теперь Катя делала вид, что они никогда не были знакомы.

Класс бесновался, а Коля стоял у груды рассыпанных тетрадок и ручек с невозмутимым лицом, стараясь не заплакать, самое главное — не заплакать.

Коля не плакал, когда подбирал с пола растерзанные книги. Не плакал, когда складывал в пенал ручки и ластики, раскатившиеся далеко под парты. Не плакал, когда прозвенел звонок, в класс вошел географ и велел достать контурные карты.

Только на следующей перемене, оказавшись рядом с Максом, он вдруг заревел, схватил бывшего друга за шею, повалил на пол и стал душить.
Как их растащили и что ему потом говорила классная, Коля не помнил.

ВЕРА

Без двадцати три она решила, что не может сидеть дома. Она выйдет, и, как раньше, встретит Колю у школы. Скажет, что ездила в торговый центр и случайно оказалась рядом.

Решив так, Вера засобиралась.
Когда она запирала квартиру, из двери напротив высунулась соседская бабка, которая иногда присматривала за Колей, когда тот был малышом. Так синхронно вылезла, будто стояла под дверью и слушала, когда на лестничной клетке начнется движение.

— Вер, ну-ка постой! Скажи-ка, тебе из вентиляции не дуеть? Мне всю квартиру сквозняками протянуло, дак я думаю в ДЭЗ сходить, подать жалобу. Пущай разберутся, откудова сквозит. Так не дуеть у тебя? Да куда ты, погоди, Вер! Ишь бежит, как чумная... — забормотала она уже вслед хлопнувшей двери подъезда.

Вера семенила по асфальту, уже схваченному первым заморозком. Автобус только что ушел от остановки, и она решила не ждать следующего, а пройтись пешком: так будет быстрее. Через десять минут она садилась в уходящий состав, надеясь, что не разминется с Колей прежде, чем он уедет.

КОЛЯ

Коля ещё топтался у турникета, когда подошёл автобус. Вестибюль заполнила толпа, и мальчик понял, что момент настал. Он пристроился за спиной у крупного дядьки в синей куртке. Как назло, толстяк задержался, протискивая живот сквозь раздвижную дверь. Когда ему наконец удалось пройти, створки захлопнулись прямо у лица Коли.

Сконфуженный, мальчик отошёл, надеясь, что дежурный по станции ничего не видел.
Теперь снова надо было ждать другого случая. Чтобы потянуть время, Коля решил заново осмотреть рюкзак. Он снял лямку с плеча, — покемон бессмысленно подмигнул ему глазами-пуговками, — расстегнул замок. И сразу обнаружил свою пропажу.

Проездной бессовестно лежал на самом виду, в расстёгнутом внутреннем кармашке. Тонкий прямоугольник, из-за которого его жизни чуть не пришел конец.

«А что это, собственно, меняет?» — подумал Коля. Так даже лучше: теперь ему ничего не мешает пройти на платформу и выполнить задуманное. Может быть, если он прыгнет, все убедятся, что он никакой не чмошник и не сосунок. Может быть, им даже станет стыдно.

Коля прислонил карту к турникету и встал на эскалатор. Скомканная бумажка выпала из кармана, да так и осталась лежать на гранитном полу, постепенно намокая в грязной жиже, принесённой с улицы сотнями подошв. Надпись на потемневшем листе расплывалась до тех пор, пока буквы не слились в сплошное пятно. «Че.. Коля съе...».

Из тоннеля, откуда прибывают составы, слышался глухой шум.