«1958» часть III, глава 3
Витяй пристально смотрел на Ленина, будто ожидая ответа. Гипсовый вождь молчал, разве чуть с хитринкой щурил мудрый левый глаз. Здесь, в красном уголке новоиспеченного Дома культуры было не в пример спокойнее и тише, чем в доме Ивана Никанорова, где культуры в целом тоже было хоть отбавляй, но откуда Витяй сбежал ночью, сломя голову, под дикий хохот чертовой ведьмы, леденящим голосом посылающей ему вслед проклятия.
Физически он пока все еще не уставал, но морально за прошлый день был так потрепан, что искал хоть какое-нибудь убежище, чтоб не видеть и не слышать ее. Он бежал долго, реальность уже начинала касаться его своими мерзкими холодными лапами, а когда разразился ливень, ему стало совсем тяжко. Ощущение было пренеприятнейшим, все тело болезненно покалывало, словно его медленно пытали слабыми токами. Витяй остановился только в конце улицы, где на площади высился Дом Культуры, выпендриваясь фасадом из дагестанского камня. Место показалось ему вполне подходящим для ночевки, гораздо более приемлемым, чем угловой дом с зеленым забором, где квартировали строители консервного завода, как раз возвращавшиеся со смены с прекрасным настроением и тремя бутылками водки.
Массивная деревянная дверь приняла его, но Витяй почувствовал сопротивление вещества гораздо отчетливее, чем днем. Внутри было темно и уютно. А ведь он был сейчас самым настоящим призраком, таким, для которого темные большие залы массивных строений и есть самый настоящий дом. Это его боялись бы подростки, пробравшиеся сюда ночью пощекотать нервы и померяться храбростью. Так, наверное, ощущают себя умершие хозяева средневековых замков, обреченные бродить унылыми коридорами вечно.
Витяй попробовал утробно взвыть, но закашлялся и бросил эту затею.
— Кто здесь? — спросил вдруг кто-то.
— Никого! — машинально произнес Витяй и замер.
Из угла послышалось копошение, бормотание, что-то упало на пол. Затем зажегся фонарик и начал сканировать темноту. В какой-то момент луч прошел сквозь Витяя, но не остановился и этим вполне удовлетворил его любопытство — Витяй был все еще не виден. По крайней мере не виден достаточно для обычного глаза.
Витяй подошел к источнику света — здесь в углу было организовано рабочее место — стол, стул, шкаф и тумбочка. На столе лежала подушка, по всей видимости прямо на нем и спал сторож.
— Показалось что ли, — подал голос старик, осмотрев весь зал. Он вернулся к лежанке и вскарабкался обратно на стол. Не прошло и минуты, как бдительный сторож храпел.
Здесь же Витяй провел ночь, усердно размышляя над дальнейшим планом действий, несправедливостью судьбы и в целом несовершенством мироустройства. Он отметил, что пол стал для него уже достаточно твердым, и если не завтра вечером, то послезавтра утром он сможет насладиться общением.
Вот только у него нет столько времени. Послезавтра его последний день на земле, если верить этой ведьме. Да, верить не хотелось, но в каждую их встречу она была очень убедительной, а все последующие события только подтверждали ее слова. Витяй судорожно соображал, лежа с закрытыми глазами, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход, но его нервная система исправно делала свое дело, поэтому он сам не заметил, как уснул.
И вот сейчас, утром, он смотрел на Ильича, ища поддержки, совета, житейской мудрости, хоть чего-нибудь в конце концов. Но Ильич молчал, с немым укором показывая Витяю, что он все написал в собрании сочинений и больше ему добавить нечего.
Муха с раздражающим жужжанием летала вокруг Витяя, но, тем не менее, не пролетала насквозь, старательно избегая его, прокладывая траекторию полета подальше от невидимого пришельца из будущего. Наконец, уселась на лицо Ленина, над верхней губой, дополнив образ вождя мирового пролетариата, сделав его отдаленно похожим на Синди Кроуфорд.
«Пересядь с иглы мужского одобрения на мужское лицо» — вспомнился отчего-то Витяю рекламный слоган времен, когда бродячий призрак коммунизма уступил свое место в Европе призраку феминизма.
Муха елозила лапами по усам Ильича, и Витяю явственно представилось, до чего же надоедливой казалась эта летающая тварь самому Ленину, и наверняка он, если бы мог, сдул бы ее к чертям собачьим, но его губы оставались плотно сжаты в дружелюбной улыбке.
Губы.
Что-то не давало покоя Витяю во всей этой ситуации. Кроме нависшей угрозы смерти, разумеется. Что-то, касающееся губ, как будто в этом могла быть разгадка.
Дождь за окнами и не думал заканчиваться, оттого в зале стоял полумрак, несильно отличающийся от ночной темноты, разве что скоро он определенно наполнится людьми — столько еще необходимо успеть при подготовке к торжественному пленуму, именно так называл собрание завклубом Гришин, скромно надеющийся переназначиться на аналогичную должность в новеньком ДК.
Губы. Что с губами? Ильич не скажет — выяснили.
Точно!
Витяй возликовал от собственной догадки. Ведь все так просто и лежит на поверхности. Шпала начал слушаться Анастасию после того, как она его поцеловала. Это важно, но еще важнее то, что после этого Шпала мог коммуницировать с Витяем. На практике этого выяснить не удалось в связи с преждевременной кончиной Антоши, но Витяй чувствовал, что ведьма не врала, когда говорила об этом. Значит, нужно найти, кого еще она целовала. Дед Иван тактично уклонился от поцелуйной церемонии, по крайней мере в те моменты, которые наблюдал Витяй. Девушки в бане? Вряд ли, Витяй бы запомнил такое. Друг Ивана Генка? Тоже нет.
Следователь Спирин! Как он мог забыть? Нет, они не целовались, но Спирин делал ей искусственное дыхание, когда ведьма изобразила обморок в саду. Витяй не был уверен, соблюдены ли были все ритуалы, и работает ли это, если инициатором контакта была не она, но это хотя бы зацепка, хоть какой-то план действий. Теперь нужно найти следователя. Спирин казался Витяю почти идеальным кандидатом на взаимодействие — представитель власти, решительный, сильный, к тому же и так подозревающий Настю.
— Да! — громко выкрикнул он в тишину зала. — Теперь держись, сучка! Мы еще посмотрим, чья возьмет!
Это был редкий случай, когда не следователь кого-то искал, а сам стал объектом поиска, но Витяя меньше всего волновали нюансы социальных ролей, поэтому он воодушевленно выскочил в непогоду через ближайшую стену, не утруждая себя дверными условностями.
***
Фрол Дмитрич Смирнов бросил взгляд из-под очков на посетителя.
— Да?
Посетитель был долговязым мокрым мужчиной в кепке, в котором легко угадывался Генка. Угадывался теми, кто с Генкой был знаком, а для Смирнова это был просто посетитель.
— Я за расчетом пришел, — бросил Генка. — Путевой лист отвез главному инженеру, подпишите мне бумажки, да я убуду наконец.
— На какой конец? — уточнил бухгалтер. Ему никто не сообщал, что кто-то сегодня с кем-то собирается рассчитываться.
— Не знаю, — честно ответил Генка. — Счастливый, надеюсь.
Фрола Дмитрича это запутало еще сильнее, а ведь он бухгалтер с тридцатилетним стажем.
— Вы, собственно, кто вообще? — задал он следующий вопрос.
— Геннадий Семенов, водитель с Динской железнодорожной станции. Направлен в подмогу на уборку хлеба. Уборка закончена, подмога не требуется. Рассчитайте меня, и мы попрощаемся.
— Уборка закончена? — удивился новостям Смирнов. Затем взял с дальнего угла стола большую книгу, ткнул карандашом в нижнюю строку страницы. — По моим данным, убрано не более семидесяти процентов. Это по пшенице.
— Ну чего вы мне мозг пудрите? — начал заводиться Генка. — Я вам и не обещался все убрать. С председателем вопрос согласован, вон его подпись.
Генка протянул бухгалтеру бумагу, завизированную Котеночкиным.
Смирнов внимательно ознакомился с представленным документом.
— Вы знаете, я на обед собирался, — почему-то сказал он. Не то, чтобы он ставил целью вывести из себя неожиданного гостя, просто сам Фрол Дмитрич был в неподходящем настроении после того, как обнаружил собственный просчет в ведении колхозной бухгалтерии. Он никогда бы не взял ни рубля умышленно, но вот неумышленно, как оказалось, смог целых пятьсот. И грустил, пораженный этой находкой, а тут еще этот пришел и нависает над столом, как разводной мост над Невой, который ему довелось однажды увидеть. Смирнов не очень любил чересчур высоких людей, они казались ему какими-то подозрительными и не в полной мере заслуживающими доверия. Сам он едва перевалил за полтора метра и часто исправлял положение кепкой, которая и сейчас болталась на вешалке.
Генка сложил руки на груди и молчал.
— Может быть, вы завтра придете? — поинтересовался Фрол Дмитрич.
— Завтра я у вас уже не работаю, — бросил посетитель.
— Тогда послезавтра? — пожал плечами бухгалтер. Ему не стоило большого труда произвести расчет, но Смирнов привык к тому, что всему свое время, а сейчас было время работать с планами и цифрами. «Учет и контроль...» — как говаривал Владимир Ильич.
— Боюсь, послезавтра я приду не один, — коротко ответил Генка, все меньше нравясь Смирнову.
— С кем же? — полюбопытствовал тот.
— С граблями, а может, с лопатой, — невозмутимо произнес Генка, упираясь своими длиннющими руками на его, бухгалтерский стол. Фрол Дмитрич изучил сначала один кулачище, затем второй, потом опять взглянул на первый и после поднял смиренный взгляд на Генку.
— Вы мне угрожаете?
— Пока нет, — разозлился Генка, — но чем дольше продолжается этот бессмысленный разговор, тем больше будет становиться «да».
— Тогда всего хорошего, — Смирнов демонстративно захлопнул приходно-расходную книгу, показывая, что разговор окончен.
— Ладно, — Генка нервно развел руки в стороны и повторил, — ладно. А знаете, что? Идите вы к черту!
Он развернулся и вышел из кабинета, для чего ему понадобился разве что один шаг.
Фрол Дмитрич посмотрел на бумагу, оставленную долговязым посетителем, и собрался крикнуть ему вслед что-нибудь, но не нашелся, что именно. Потом отодвинул ее на край стола, потянулся к портфелю и вытащил оттуда бутерброд. Действительно, почему бы не перекусить?
***
Генка был не то, чтобы очень зол, но взвинчен определенно. Тот случай, когда, как театр начинается с вешалки, так один человек может испортить впечатление обо всей организации. Такой прекрасный колхоз и такая сволочь счетовод!
Погруженный в собственные мысли, Генка чуть не сбил человека. Им оказался оператор Андрюша.
— Ах, это вы? Здравствуйте! Как хорошо, что я вас встретил! — Андрюша набросился на руку Генки, и начал трясти ее что есть сил, самозабвенно и даже будто бы исступленно, как переигрывающий актер в театре.
У Генки не было времени и желания разбираться, кому хорошо от их встречи, но подозревал, что не ему. Ему хотелось поскорее уехать и, может быть, в спокойной обстановке выпить большую кружку пенного пива, чтоб привести нервы в порядок.
— Вы меня искали? — спросил он.
— Не совсем вас, — потупился Андрюша и опустил глаза, но тут же поднял их обратно. — Я искал Анастасию, и подумал, что вы могли бы знать, где она сейчас.
Они определенно сговорились с коварной целью вывести Генку из себя, и, возможно, довести до преступления. Андрюша заискивающе улыбался, и Генка подумал, а если прямо сейчас вмазать ему по лицу, удастся выбить больше пяти зубов одним разом или меньше? Он живо представил себе, как берет оператора за ноги и выбрасывает в окно. Или хватает за голову, зажимая ее как в тисках своими ручищами и лопает наподобие сочного арбуза или дыни, с треском и брызжущим во все стороны содержимым.
Ничего не подозревающий Андрюша до сих пор не бросился наутек, а все так же стоял с невинным видом.
— А ведь вы правы, — неожиданно сказал Генка, — я действительно знаю, где она. Знаете, где хутор? В общем, если ехать до конца, — Генка махнул рукой куда-то в сторону, — а затем уйти налево, к реке, там будет пять домов на отшибе. Вот в первом, с выгоревшим забором, живет механизатор Никаноров, вы его должны помнить, он на раскопках с вами был.
При слове «Никаноров» Андрюша погрустнел, ибо в нем он видел самого настоящего соперника за внимание и хоть какие-то чувства Анастасии.
— Да вы не грустите, — похлопал его по плечу Генка, заметив перемену настроения киношника, — вы им не помешаете, а даже наоборот. Захватите с собой камеру — снимете много интересного.
— Правда? — воссиял Андрюша.
— Истинная! — кивнул Генка. — И интервью возьмете, и не только. Я ведь вижу, как вы на нее смотрите. Она про вас говорила, да. Сочный, сказала, мальчик. Ну ладно, некогда мне.
И Генка пошел к выходу, сдерживая себя, чтоб не натворить дел. Пусть разбираются сами, это уже не его проблема.
Андрюша смотрел ему вслед и не мог поверить собственному счастью. Он никогда не задумывался о своей сочности, но да, он красив, молод, да и умен, пожалуй, тоже. Если он хочет женщину, он берет женщину, и никак иначе! Андрюша попытался было уточнить, что именно тот имел ввиду под словами «и не только», но воздержался. Что-то в поведении Геннадия его насторожило, как творческого человека, чуткого к настроениям других, но чуткого не всегда и уж точно не тогда, когда сам переполнен чувствами и хочешь петь об этом всему миру. В общем, Андрюша молча развернулся и побежал за камерой.
-
-
— Кто здесь? — спросил вдруг кто-то.
— Никого! — машинально произнес Витяй и замер
__________________
Красота!!! )))1 -
-
-