Пост, который начинается с вовлекающих вопросов и заканчивается жалобами
А расскажите мне, дорогие подписчики, что тут за последние пару недель происходило веселого или леденящего душу?
Были ли громкие явления новых Гоголей? Носили ли кого на руках всем сайтом? Проводили ли сеансы экзорцизма в отношении юных поэтов (почему-то поэтов особенно часто третируют)?
Мои новости - веселые и леденящие душу. Я попыталась стать поэтом, чтобы писать по-македонски, с обеих рук. И что же, спросите вы меня. А я отвечу! Любимая мною прежде редакция не пропустила стихи на главную, хотя я очень старалась и даже прочитала эссе Маяковского "Как делать стихи" (((
Маяковский, конечно, огонь огнище.
1. Про Есенина и про то, как он озлился и пошел задираться.
"Есенина я знаю давно — лет десять, двенадцать. В первый раз я его встретил в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками крестиками. Это было в одной их хороших ленинградских квартир. Зная, с каким удовольствием настоящий, а не декоративный мужик меняет своё одеяние на штиблеты и пиджак, я Есенину не поверил. Он мне показался опереточным, бутафорским. Тем более что он уже писал нравящиеся стихи и, очевидно, рубли на сапоги нашлись бы. Как человек, уже в своё время относивший и оставивший жёлтую кофту, я деловито осведомился относительно одёжи:
— Это что же, для рекламы?
Есенин отвечал мне голосом таким, каким заговорило бы, должно быть, ожившее лампадное масло. Что-то вроде:
— Мы деревенские, мы этого вашего не понимаем… мы уж как-нибудь… по-нашему… в исконной, посконной…
Его очень способные и очень деревенские стихи нам, футуристам, конечно, были враждебны. Но малый он был как будто смешной и милый. Уходя, я сказал ему на всякий случай:
— Пари держу, что вы все эти лапти да петушки-гребешки бросите!
Есенин возражал с убедительной горячностью. Его увлёк в сторону Клюев, как мамаша, которая увлекает развращаемую дочку, когда боится, что у самой дочки не хватит сил и желания противиться.
Есенин мелькал. Плотно я его встретил уже после революции у Горького. Я сразу со всей врождённой неделикатностью заорал:
— Отдавайте пари, Есенин, на вас и пиджак и галстук!
Есенин озлился и пошёл задираться".
2. Про отношение к строке и женщине
"Отношение к строке должно быть равным отношению к женщине в гениальном четверостишии Пастернака:
В тот день тебя от гребёнок до ног,
как трагик в провинции драму Шекспирову,
таскал за собой и знал назубок,
шатался по городу и репетировал"
3. Про то, как поэту стоит смотреть на вещи и тащить время
"Работа совпала как раз с моими разъездами по провинции и чтением лекций. Около трёх месяцев я изо дня в день возвращался к теме и не мог придумать ничего путного. Лезла всякая чертовщина с синими улицами и водопроводными трубами. За три месяца я не придумал ни единой строки. Только от ежедневного просеивания слов отсеивались заготовки-рифмы вроде: «в иной — пивной», «Напостов — по сто». Уже подъезжая к Москве, я понял, что трудность и долгость писания — в чересчур большом соответствии описываемого с личной обстановкой. Те же номера, те же трубы и та же вынужденная одинокость. Обстановка заворачивала в себя, не давала выбраться, не давала ни ощущений, ни слов, нужных для клеймения, для отрицания, не давала данных для призыва бодрости. Отсюда почти правило: для делания поэтической вещи необходима перемена места или времени. Точно так, например, в живописи, зарисовывая какой-нибудь предмет, вы должны отойти на расстояние, равное тройной величине предмета. Не выполнив этого, вы просто не будете видеть изображаемой вещи. Чем вещь или событие больше, тем и расстояние, на которое надо отойти, будет больше. Слабосильные топчутся на месте и ждут, пока событие пройдёт, чтоб его отразить, мощные забегают вперед, чтоб тащить понятое время".
4. О пользе тряски для любовной лирики
"Перемена плоскости, в которой совершился тот или иной факт, расстояние — обязательно. Это не значит, конечно, что поэт должен сидеть у моря и ждать погоды, пока пройдёт мимо время. Он должен подгонять время. Медленный ход времени заменить переменой места, в день, проходящий фактически, пропускать столетие в фантазии. Для лёгких, для мелких вещей такое перемещение можно и надо делать (да оно так и само делается) искусственно. Хорошо начинать писать стих о первом мае этак в ноябре и в декабре, когда этого мая действительно до зарезу хочется.
Чтобы написать о тихой любви, поезжайте в автобусе № 7 от Лубянской площади до площади Ногина. Эта отвратительная тряска лучше всего оттенит вам прелесть другой жизни. Тряска необходима для сравнения".
5. О пользе прислуги, приносящей поэту ритм
"Я хожу, размахивая руками и мыча ещё почти без слов, то укорачивая шаг, чтоб не мешать мычанию, то помычиваю быстрее в такт шагам. Так обстругивается и оформляется ритм — основа всякой поэтической вещи, приходящая через неё гулом. Постепенно из этого гула начинаешь вытискивать отдельные слова. Некоторые слова просто отскакивают и не возвращаются никогда, другие задерживаются, переворачиваются и выворачиваются по нескольку десятков раз, пока не чувствуешь, что слово стало на место (это чувство, развиваемое вместе с опытом, и называется талантом). Первым чаще всего выявляется главное слово — главное слово, характеризующее смысл стиха, или слово, подлежащее рифмовке. Остальные слова приходят и вставляются в зависимости от главного. Когда уже основное готово, вдруг выступает ощущение, что ритм рвётся — не хватает какого-то сложка, звучика. Начинаешь снова перекраивать все слова, и работа доводит до исступления. Как будто сто раз примеряется на зуб не садящаяся коронка, и наконец, после сотни примерок, её нажали, и она села. Сходство для меня усугубляется ещё и тем, что когда наконец эта коронка «села», у меня аж слёзы из глаз (буквально) — от боли и от облегчения. Откуда приходит этот основной гул-ритм — неизвестно. Для меня это всякое повторение во мне звука, шума, покачивания или даже вообще повторение каждого явления, которое я выделяю звуком. Ритм может принести и шум повторяющегося моря, и прислуга, которая ежеутренне хлопает дверью и, повторяясь, плетётся, шлёпая в моем сознании, и даже вращение Земли, которое у меня, как в магазине наглядных пособий, карикатурно чередуется и связывается обязательно с посвистыванием раздуваемого ветра".
6. И последнее, мое любимое - про принцип экономии в искусстве
"Конечно, не обязательно уснащать стих вычурными аллитерациями и сплошь его небывало зарифмовывать. Помните всегда, что режим экономии в искусстве — всегдашнее важнейшее правило каждого производства эстетических ценностей. Поэтому, сделав основную работу, о которой я говорил вначале, многие эстетические места и вычурности надо сознательно притушёвывать для выигрыша блеска другими местами. Можно, например, полурифмовать строки, связать не лезущий в ухо глагол с другим глаголом, чтобы подвести к блестящей громкогромыхающей рифме".
Я все делала, как велел Маяковский. Ездила на автобусе № 7, размахивала руками и мычал без слов. Укорачивала шаги, включала режим экономии в искусстве, используя полурифмовку и усыпляющие бдительность глаголы, внезапно выскакивала на читателя с громкогромыхающей рифмой, меняла место и время написания. Я даже относилась к строчке, как к женщине! Таскала ее за собой от гребёнок до ног.
Все тщетно. Хоть ты на диване стихи пиши, хоть в кресле.
-
-
-
Что-то между порнороликами нашёл какой-то подкаст с двумя поэтессами и с популяризацией современной поэзии. Явно знак не к добру. придётся окунуться в цифровой мир за впечатлениями.
1 -
Удручающее впечатление:2 гуру женского полу обсуждают какие-то вирши со знанием чуйств и эмоций, которые им предоставляет ведущий-лицедей в очочах для интеллегонтности под музыкальное сопровождение. И оне втроём крытикуют эту срань для предоставления более улучшенной версии себя и ярчайшего,чем есть, выражения чуйств. Желтые дорожные жилеты и лопаты смотрелись бы на них всех, включая обсуждаемую поэтессу, неописуемо прекрасно.
1 -
-
-
-
"В отрочестве и юности Есенин вероятно был привлекателен именно так, как пишут о нем, знававшие его в те времена. Сейчас лиuо это было больное, мертвенно-бледное с впалыми щеками. Честно говоря мне было его жаль, в нем было что-то жалостливое, невооруженным глазом было видно, что этот человек несчастен самым настоящим несчастьем. Когда он вернулся в зал, кто-то заказал оркестру трепак. Трепак начался медленно, "с подмывом". Мы все, окружив Есенина, стали просить его проплясать. Есенин стоял, глядя в пол, потом улыбнулся. Но темп был хорош, подмывист, и вдруг Есенин заплясал. Плясал он, как пляшут в деревне на праздник - с коленцем, с вывертом. Окружив его кольцом, мы кричали:
- Вприсядку, Сережа! Вприсядку!
И вдруг смокинг Есенина легко и низко опустился и он пошел по залу присядкой. Оркестр все ускорял темп, доходя до невозможного плясуну. Мы подхватили Есенина - под гром аплодисментов - под руки. И все пошли за общий стол."2