Две кофейные пары и сковородка

— Бабы дуры, ду-ры ба-бы!

Ксюха шла впереди — по шагу на каждый слог. И вкладывала в нехитрый речитатив всю глубину запоздалого раскаяния.

— Дыхалку побереги, — Ольга топала следом, стараясь попадать в ритм: так было немного легче. — Ещё пригодится.

— А мы ее... ща... восстановим, — пропыхтела подруга, притормаживая возле широкого, но невысокого пня. Умостила на нём днище рюкзака, расстегнула пояс, выпуталась из лямок, со стоном потянулась. Наклонилась вперёд, упёршись руками в колени, несколько раз сильно вдохнула-выдохнула. Потом придержала Ольгин рюкзак, помогая снять.

Узкая, в хлам разбитая грунтовка, сжатая горной тайгой, круто забирала вверх. Ольга присела на валежину и с тоской прикинула, что до альплагеря осталось километра четыре, не меньше. А если река разлилась и напрямик по долине не пройти, то и пять; засветло бы успеть подняться. Натруженные мышцы ног мелко подрагивали, правую голень вдруг свело быстрой судорогой. Надо вставать и идти, пока тело не поняло, что ему дают роздых, и не заленилось вконец.

— Оль, слышишь? — Ксюха вскочила и замерла, вытянув шею. В этой позе она настолько напоминала вставшего столбиком сурка-тарбагана, что Ольга невольно фыркнула. А через пару секунд тоже услышала: снизу доносился натужный рёв мотора.

Зелёный ГАЗ-66 не ехал — полз, переваливаясь через камни и экстремально кренясь в особо глубоких яминах. Напротив пенька машина остановилась, из кабины выглянул коротко стриженный парень в майке с эмблемой поисково-спасательного отряда:

— Девчонки, от группы отстали?

— Да нет, мы сами по себе, — мотнула головой Ольга.

— Гляди-ка, самостоятельные, — парень спрыгнул с подножки, постучал по борту кузова: — Валерка, хватит спать, кули́ прими! — Над бортом показалась голова, для разнообразия лохматая, и загорелый торс. — Ого! Что у вас там?! — водитель ухватил Ксюхин рюкзак и чуть не выпустил от неожиданной тяжести. — Килограмм тридцать будет. Железо? Никак на восхождение собрались?

— Не, — теперь открестилась Ксюха, — в июле ходили. А сейчас отдохнуть просто, на недельку. В радиалки побегаем, к леднику, на Голубое озеро, на водопады. Позагораем...

— Тоже хорошее дело, — кивнул парень. — Ну, залазьте, поехали.

В альплагере Ольга с Ксюхой облюбовали стоянку на крохотной поляне у нижней тропы, с двух сторон огороженную молодыми лиственницами. Рюкзаки стремительно худели по мере того, как из них извлекались палатка, тенты, коврики, спальники, пуховки... Это днём тут Сочи, а по ночам в начале августа на высоте две тысячи метров и минус бывает. Ксюха вынула котелки в чехлах, а следом за ними — сковороду. Обычную такую кухонную сковородку с длинной ручкой.

— Опа! А говорила, что железа нет. Нафиг было тащить, крышки от котла мало? — прищурилась Ольга.

— Захотела и притащила! — с вызовом ответила Ксюха, но тут же сбавила тон. — Мы же в кои-то веки отдыхать собрались, а не в поход. Вот ты когда-нибудь пекла блины с видом на ледник? И я нет. А теперь испеку.

Рядом со сковородкой встали пакет муки, две бутылки кефира и контейнер для яиц, наглухо замотанный плёнкой.

— А знаешь, я ведь тоже кое-чего никогда в горах не делала... — задумчиво протянула Ольга, расстёгивая боковой карман рюкзака. Показала Ксюхе медную джезву, затем маленькую ручную кофемолку. Выудила банку с зерновым кофе. И, наконец, осторожно достала собранное в комок махровое полотенце. Развернула.

При виде двух кофейных пар из костяного фарфора, двух серебряных ложечек и миниатюрной хрустальной вазочки на тонкой ножке Ксюха потеряла дар речи.

Они допоздна сидели у костра, смотрели то на огонь, то поверх его, на край искрящегося небесного купола между графичных вершин. Ночное небо над альплагерем всегда было особым, выгибалось стеклянной опрокинутой чашей, и звёзды не то что казались крупнее, чем внизу — их просто было больше, настолько больше, что темноты почти и не оставалось. Иногда вспыхивали яркие полосы метеоров, скатывались куда-то к ледникам; фантазия подсовывала картинки, как раскалённые иномирные камешки врезаются в лёд, а тот возмущённо шипит и спешит затянуть проплавленную дыру. Ничего, пусть падают, трехсотметровая толща всех съест...

— Воды на утро мало осталось, — Ксюхин голос выдернул Ольгу из медитативного забытья. — Слушай, ну вот чего мы вправду мужиков не взяли? Санька напрашивался, и Горыч тоже. Было бы кого к роднику сгонять. Да и снаряги бы часть скинули, они лоси здоровые, чем больше грузишь, тем быстрей бегут. Правильно Горыч сказал — дуры бабы!

— Ну дуры... — с ленцой констатировала Ольга. — Мы же два года собирались одни погулять. В своём темпе, без гонок. Вот завтра проснёмся, встанем, кофейку попьём. И пойдём не спеша на Голубое озеро — трюх-трюх, трюх-трюх... Пофотаем по дороге. А с мужиками только тыгыдым-тыгыдым получается, глаза навылупку и ничего вокруг не замечаешь. Да и у костра так не посидишь, давно бы анекдоты травили.

— Так оно. Эх, — Ксюха вытянула ноги, ойкнула, принялась разминать отчётливо хрустнувшее колено, — и почему в наших горах шерпы не водятся?

— Не гунди. Ты бы ещё всю кухню с собой приволокла.

— Сама-то!

Погуляли за неделю славно. И загорели, и окрестностями от души повосторгались; фотографий нащёлкали жуткое количество, извели все плёнки. Не прошли только к верхнему водопаду: разыгравшийся ручей утащил бревно-мостик, а чтобы лезть через брод при таком течении, надо не меньше четверых в связке. В который раз помянули отсутствующих мужиков и — самокритично — дурных баб, но сошлись на том, что не очень-то и хотелось, без того впечатлений по уши. В последний день встали рано, на рассвете. Ольга отгребла к краю кострища часть углей, поставила на них турку — и гипнотизировала взглядом, пока не вспухла ноздреватая пенная шапка; чуть подержала на весу, разлила кофе в чашки. Столом служил большой камень почти правильной прямоугольной формы, накрытый клетчатой скатертью.

— Вот оно, счастье! — жадно принюхиваясь, сказала Ксюха. — Оль, ты волшебница!

— Самой давно пора научиться варить, — хмыкнула Ольга.

— Я умею. И вообще, я ж об антураже, — Ксюха плавно повела рукой, объединяя костёр, лиственницы, палатку, хрупкие белые чашки и вазочку, в которой поблёскивало янтарём абрикосовое варенье. Полюбовалась натюрмортом и добавила к нему горку разогретых вчерашних блинов.

По земле стелился туман — молочно-белый, текучий; его призрачные языки то наползали друг на друга, сгущаясь до полной непрозрачности, то рвались на лоскуты, открывая тропу и каменистый склон за ней. Туман глушил звуки, и Ольга с Ксюхой одновременно вздрогнули, когда на тропе показался человек. Затем второй, третий, четвёртый, пятый. У всех — обгоревшие на солнце щёки, белые круги от горных очков вокруг глаз. Они шли размеренно, глядя под ноги, чуть сгорбившись под тяжестью рюкзаков с пристёгнутыми ледорубами и кошками, и даже со стороны было видно, что люди очень устали. Последний в цепочке вдруг остановился, посмотрел на девушек, шагнул было в их сторону. Но тут же потряс головой, словно избавляясь от морока, отвернулся и канул во вновь сомкнувшийся туман следом за остальными.

— С восхождения идут, — негромко сказала Ксюха. — И серьёзного, похоже. — Она встала, обречённо глянула на лежащий под тентом рюкзак. — Ну что, давай и мы собираться? Эх, вот бы снова свезло с машиной...

— Не свезёт. — Ольга тщательно облизала ложечку и тоже поднялась. — Видела я вчера ту машину возле домика спасателей, полмотора разобрано. Так что ножками, Ксюш, ножками. И не гунди.

Через несколько дней после возвращения в город Ольгу разбудил звонок. Неугомонная Ксюха — и в субботу поспать не даст! — почти кричала в трубку, как-то странно похрюкивая и даже повизгивая:

— Оль, ты же «Комсомолку» выписываешь? В сегодняшнем номере на развороте интервью, ты только почитай!

— С тобой всё в порядке? — обеспокоилась Ольга. — Что с голосом?

— Да ржу я, не могу! Ты читай, — подруга снова всхрюкнула, и в трубке запищали короткие гудки.

Заинтригованная, Ольга спустилась к почтовым ящикам, принесла газету. Ага, вот. Интервью с известным московским альпинистом... имя действительно громкое. Впервые пройден сложнейший траверс горного хребта... четырнадцать суток... несколько пиков-четырехтысячников... отличная команда... Журналист умело тасовал вопросы, создавая ощущение непринужденной беседы.

«— Скажите, чего вам больше всего не хватало в походе?

— Кофе. Не поверите, на обратном пути до галлюцинаций дошло: спускаемся из альплагеря, раннее утро, туман клубится. И вдруг ароматом пахнуло. Смотрю, а в пяти шагах от тропы за накрытым столиком сидят две девушки и пьют кофе. Из крошечных таких белоснежных чашечек. С золотыми ободками. С блюдечками! А потом раз — и опять только туман».

Ольга зажала рот ладонью, чтобы хохотом не перебудить весь дом. Кое-как просмеялась и потянулась к телефону: перезвонить второй галлюцинации.

 

...Допив последний глоток эспрессо, Ольга с сожалением отодвинула чашку, а с ней и воспоминания. Подозвала официантку, попросила счёт. В ожидании откинулась на спинку диванчика, привычно поморщившись от боли в спине, пошевелила затёкшими ступнями в туфлях на низком каблуке. Были бы в молодости умнее, берегли бы себя: не таскали рюкзаки под тридцатник, не мёрзли на холодных ночёвках в высокогорье, не тянули мышцы на скальных стенках. Глядишь, и в пятьдесят с хвостиком здоровья бы хватало. Ксюха вон опять жаловалась, что порванные связки в плече разболелись, младшего внука на руки не взять.

Дуры бабы.

И ладно.

Зато есть что вспомнить.

#кофе