Макад, мадрак — как?

...Нет, готы не гуляют по кладбищам. Они теперь взрослые тёти и дяди. Ходят на работу, спят, едят, воспитывают детей — как все. От прошлой жизни только и осталось, что несколько фоток, контакты в телефоне, шрамы на запястье. Порезы не серьёзные, так — мать напугать, показать подружкам. Иной раз только, в бытовом угаре, нет-нет, да и промелькнёт мысль: а может, надо было глубже и вдоль?

Ой, не бурчите... Просто предположил. Пусть всё у них будет хорошо. Пусть собираются изредка: скучные, обрюзгшие. «Помните, гуляли по кладбищу, а ведь скоро нам самим там лежать. Ха-ха-ха». Трясутся складки, груди, животы. Все смеются, но никому не смешно. Готы не гуляют по кладбищам.

А я — да.

Давайте ещё варианты.

Ищу вдохновения? Нет. Ворую? Смешно. Оградки, конфетки, яички, веночки. Нет. Навестить? К вам гости, Иванова Зинаида Степановна, годы жизни 1927-1995, от-кры-вай-те. Нет, я не к вам, Смирнов Денис Игоревич, жил с 1898 по 1957, муж и отец, не надо на меня так смотреть. Нет, не провожайте. Взглядом, да... Люди с фото на памятниках будто обвиняют в чём-то, так смотрят, замечали? В том, что не вы мертвы, а они. Конечно.

Любуюсь могилами? Ну, и это тоже. Есть на что посмотреть, знаете. Вы видели эти роскошные памятники цыганам, грандиозные? Их участки? У меня квартира меньше, серьёзно. Полированный гранит, золото. Они как будто: «Помрём — всё из дома несите на могилу. И портрет на коне, и хрустальную люстру. Всё, сказал же». Будь как дома, путник, да...

Всегда останавливаюсь перед одним участком, там вместо лавки поставили качели. Петрова Лиза, 1982-1987. Только никто не ухаживает — качели упали и лежат. И сразу песня вспоминается про них. Это же символ, да, символ надежды? А здесь? Даже придумал такое, сейчас:

«Ржавеют в чёрной те́ни кладбищенских оград

Лежачие качели — лежат, лежат, лежат».

Песенка-депрессенка.

Ой, ладно! Вот вам правильный ответ, только не ругайтесь — я на кладбище гуляю с собаками.

С собаками, да. Ну, и что? Оскверняю? Оскорбляю чувства? Ого. Поспешные выводы. Прихожу-то я один. Они не мои, эти собаки, — живут здесь. Живут и не знают, где можно гадить, где нет, и почему, и что кого-то они оскорбляют этим. Живут среди мёртвых и всё. Собаки.

Я гуляю, они таскаются за мной, надеются на угощение. Но и близко не подходят — вдруг пинок? Три кладбищенские псины — рыжая, рыжая и рыжая.

Так, не спеша, мы с собаками выгуливаем к завязке истории. Вы же ради неё здесь.

Что? Ну, а где? У нас в посёлке так получилось — всё есть: рынок, Пятёрочка, парковка, дома панельные, люди хорошие, Финский залив из окна. Гулять только негде. А мне надо ходить — у меня нога. Расхаживать связки. Был бы парк — там ходил. С детьми? Во дворах гуляют. Я пробовал — тесно, голова кружится. Решил до залива дойти, а там кладбище это.

Странно. Кладбище на кромке залива, как вам? Это же по сути подземное болото. Вечность пролежать в питерском болоте... Веч-ность... Не лучший выбор, как по мне. Серьёзно, мы когда впервые дошли — удивились: крайние оградки вода облизывает. Собаки тоже удивились, да.

Зимой ещё кладбище крепилось, а в апреле поползло, захлюпало. Льды пошли, размыло всё, поломало. Залив поднялся, и крайних жильцов затопил. А жаловаться им некуда, им только терпеть — зубами скрипеть. Размыло край кладбища. Вымыло гроб. Как-то, не знаю. Он среди льдов покачивался, возле берега, чёрным по белому. Крышка съехала, потом и вовсе уплыла, её льдина подхватила. А мы смотрим.

Я, например, никогда мёртвых не видел. Собаки — не знаю, они тут подольше меня. Мы уже в хороших были отношениях, я им показываю — вон гроб, его бы на берег. Помогайте, унесёт же. Вместе и вытащили. Девушка лежала в гробу, платье чёрное, волосы. Сама как лёд вокруг — белая.

Ничего не планировал, нет. Нет же. Так получилось: мы шли с собаками и пришли смотреть мертвеца. Сами не ожидали, а вот — стоим и глядим. Ей это понравилось. Ну, как понял... Она глаза открыла, зрачки чёрные на белом, и улыбнулась. Мы пошли вместе гулять. А не понравилось бы — не пошли.

Я ей показываю — там Зинаида Степановна, там Лиза, там цыгане. Как сам знаю, так и показываю. Она говорит — мало. Земля под ногами набита людьми. Как говорила? Ну, как мёртвые говорят — медленно. Будто каждое слово откапывала. Я бы изобразил, но не буду, а то обидится.

Дальше, дальше... А дальше — мы пошли качели поднимать. И так получилось, что ещё и Лизу подняли. Она сразу качаться, конечно. Любит, да. Добрая такая, доверчивая, как домашняя собака. Так рада нам... Мы тоже рады, прижались к холодному Лизку, будто семья. Обрадовались и стали танцевать. И собаки, да. И все вокруг стали. Всех болото выплюнуло.

Название есть у танца, вы наверняка знаете, заумное. Макад... Мадрак... Как? Да, точно! Движения там разные, но смысл один — танцуем любовь к жизни. Мы сейчас покажем, это просто. Как, кто мы? Вы слушали вообще? В коридоре уже все собрались, дверь-то откройте. Не кричите — танцуйте! Танцуйте!

Вот, видите? А вы не верили. А ещё доктора, а ещё психиатры. А надо верить.