«1958» часть II, глава 5

Ночь накрыла степь.

Вечером, когда проходили предгорье, наткнулись на гнездо степного орла, в котором кроме привычных костей грызунов попались останки гагары.

— Вода близко, — сказала Асана.

Однако до воды отряд Майи не дошел, лошади устали, да и люди от изнурительной трехдневной гонки начали валиться с ног. В первую ночь почти никто, кроме старух, не спал. Кемарили в повозках днем, по нескольку часов, сменяя друг друга. Вторая ночь прошла спокойно, дозоры не видели никого, кроме степных волков, ни облачка пыли от горизонта до горизонта.

Сегодня на ночлег обосновались обстоятельно, ставили шатры, разжигали костры. Привычно обойдя дозорных самолично, Майя рухнула на шкуры и тут же забылась.

Враг напал коварно, со всех сторон. Не жалели никого. Один «вжжжух» перьев в воздухе — одна амазонка падала замертво.

Обычно чуткий сон Майи изменил ей в самый неподходящий момент. Она проснулась, когда люди Фагимасада уже были в лагере, сражение шло полным ходом, лязг металла и крики, ржание лошадей, все слилось в песнь битвы.

Проклиная себя, Майя вскочила, схватив акинак, и с воинственным кличем рванула прочь из палатки.

Снаружи ее уже ждали. Споткнувшись о чье-то тело, она полетела на землю. Вывернув руку с акинаком так, чтоб не напороться на него, она кувыркнулась в сторону, стараясь оценить обстановку. Мгновениям не суждено было даже сложиться в секунды прежде, чем она приняла первый удар. Меч вскользь оцарапал плечо, сняв полоску кожи, рука «вспыхнула» от плеча до локтя.

Дзанг! — встретились клинки.

Десятки мертвых амазонок. Горящие повозки. Крики. И всюду звериный рык битвы, для многих последней в жизни. Майя заметила Фагимасада, тем более, он не собирался прятаться. Одним взмахом распорол живот Асане, ее лучшей охотнице, затем наступил ей на голову.

Ярость наполнила Майю до краев. В бою она плохой советчик и помощник так себе, но попробуй удержи голову холодной, когда на твоих глазах умирает, рушится вообще все, что тебе дорого. Кругом беснуются скифы, очевидно, свою жизнь ей вряд ли удастся спасти, но эту мразь она заберет с собой!

У кого-то на этот счет было другое мнение. Стрела вонзилась ей в плечо со спины, Майю бросило вперед, она повалилась лицом вниз, соображая, как выбраться из этого положения, но чье-то колено уперлось ей в позвоночник. Она попыталась вывернуться, но противник схватился за стрелу, терзая и без того обширную рану. Майя вскрикнула бы, будь она кем-то другим. Ей же пришлось терять сознание молча.

Бойня закончилась быстро. Они убили почти всех.

Майя сидела, прислонившись спиной к колесу, ее руки были столь крепко связаны за спиной, что она уже не чувствовала кистей.

— Ты будешь моей, — произнес Фагимасад.

— Даже если меня осеменит самый паршивый жеребец в табуне, мне не будет так мерзко, как от одного твоего взгляда. Отвернись. Твоими будут только эти скифские червяки, что по ошибке считают себя мужчинами. Можешь взять любого, у них духу не хватит возразить.

Майе хотелось смерти и этот путь к ней казался ей максимально быстрым. Фагимасад улыбался, и это выводило Майю из себя. Похоже, он так сильно жаждал ее, что не боялся выглядеть посмешищем в глазах своих воинов. Так его из себя не вывести, не взрастить в нем гнев. Он шагнул в шатер, и две сильные руки подхватили Майю за плечи и понесли следом.

Каменное лицо старухи Дайраны, одной из тех, кого скифы оставили в живых, было последним, что она видела под луной.

Фагимасад стоял на шкурах, когда к его ногам бросили Майю. Ее лицо перекосилось от гнева, но взяв власть над эмоциями, она твердо посмотрела в лицо своего врага.

— Я обещал, что отплачу тебе, — произнес он, жестом показав воинам оставить их.

— Ты связал мои руки, но подойди ближе и я убью тебя ногами. Свяжешь мои ноги, и я выгрызу твое поганое сердце. Выбьешь зубы, и я буду презирать тебя до последнего вздоха. Ты ничтожество и твой путь — к забвению.

— Я обещал, что отплачу тебе, — повторил Фагимасад, разжимая кулак, — этой монетой.

Он был слишком силен, и даже будь у нее развязаны руки, и не торчи обломок стрелы из лопатки, был бы большой вопрос, взяла бы ее ловкость верх над его силой, а в текущем положении шансов у нее не было совсем. Майя плюнула в его лицо. Невелик ущерб, но большее ей было пока не под силу.

Фагимасад вытер лицо рукавом. А затем ударил Майю наотмашь, следом схватил кнут и с силой сунул кнутовище ей в рот, ломая зубы. Нестерпимая острая боль. Кровь. Держаться, не терять сознание.

Фагимасад засунул кнут ей в рот, обмотав вокруг затылка, натянул что есть силы, не давая сомкнуть челюсти и запихнул в рот монету. Он проталкивал ее все дальше в глотку. Майя уже не могла дышать. Ее лицо стало фиолетовым, глаза закатились, но она не произнесла ни звука. Фагимасад своими толстыми пальцами пытался засунуть монету все глубже и глубже, разрывая связки, деформируя позвонки.

Он все-таки взял ее, хоть и после смерти. Он брал ее снова и снова, до самого утра, пока ее тело не стало столь же твердым, как ее несгибаемая воля.

Дайрана не пошевелилась, когда Фагимасад выходил из шатра, лишь взглядом, полным скорби и горечи смотрела на темный проем.

— Ты получил свое. Позволь мне похоронить ее, — сказала она.

— Делай, что хочешь, старуха, — бросил Фагимасад. Гордые скифы, забрав своих раненых и оставив убитых, на рассвете навсегда растворились в степи.

Ночь сменяла день не один раз, пока старуха Дайрана рыла могильник, готовила обряд, варила погребальные снадобья. Степные волки давно положили на нее свой взгляд.

Закончив, старуха долго нараспев бормотала заклинания.

Она исполнила свой долг до конца прежде, чем испустить последний вздох.

С неба сорвались первые капли дождя, но уже через несколько минут степь накрыл ливень, продолжавшийся семь дней и ночей.