Красная Шапочка (начало)

Когда он вернулся после очередного, уже пятого, осмотра окрестностей, телефон показывал восьмой час вечера. Иван решил ждать всю ночь и если она не появится, с рассветом заявить о её пропаже официально, хотя и не знал толком, как это здесь делается. «Эта она здесь, как дома, а для меня чужая страна и есть чужая», — думал он, сняв мокрую одежду и идя на кухню попить воды. Он открыл дверь и увидел её, странно одетую, неестественно прямо сидящую на табурете и смотревшую на него странным взглядом.

— Ты?..

Он бросился к ней, наклонился, схватил за плечи, ожидая ответного движения навстречу, но она не шелохнулась, не вскинула рук, всё так же испуганно-изумленно смотря, и он растерялся:

— Ты откуда? Ты где была? — Иван провел ладонями по её рукам, словно ощупывая их. — Ты в порядке?

Она, наконец, моргнула, чуть заметно кивнула несколько раз и тихо произнесла:

— Я не знаю...

Он распрямился, не выпуская её из рук, и потянул на себя:

— Ну-ка, встань...

Она безвольно поднялась с табурета. Он немного качнул её, встряхнул, пытаясь убедиться, что с ней всё нормально. Она не подняла лица, и он, смотря на неё с высоты своего роста, лишь теперь заметил, что на ней надета панама или шляпа.

Света не было со вчерашнего — он как отключился из-за грозы, так до сих пор и не включался, а дождь всё шёл и шёл — снаружи слышался его шум.

Иван сдернул с её головы шляпу и бросил на стол, обратив внимание, что материя на ощупь сухая.

— Что это на тебе? — спросил он, отстраняясь подальше и в вечернем сумраке вглядываясь в её наряд. Поверх светлой кофты или рубашки с пышными короткими рукавами на ней была надета то ли жилетка, то ли корсаж с многочисленными застежками и шнуровкой, а длинную темную юбку, всю в складках, покрывал передник с оборками и кружевами. На ногах были черные тупоносые туфли с золотыми пряжками на подъёмах.

— Это мне дали, — сказала она, чуть разведя руки, а потом оглянулась назад, на табурет, и снова села.

— Кто дал? — Иван вопросительно растопырил пальцы.

— Не знаю, — снова сказала она и как-то беззащитно посмотрела на него снизу вверх. — Да ты сядь, — махнула она рукой в сторону стола. — Я сейчас расскажу... попробую.

Он отступил. Теперь их разделял стол. Иван выдвинул из-под него табурет и сел.

— Вчера, когда нас разбудила гроза, я пошла в туалет, помнишь?

— Не помню, — сказал Иван.

Ночью началась сильная гроза, хотя с вечера ничто её не предвещало. Они легли сразу после девяти по-местному, очень рано, но дома уже был третий час ночи, а вылетели они еще утром и весь день провели в самолете и в машине. Не смотря на возбуждение от перелёта и новых впечатлений, оба очень устали, и потому им хотелось отдохнуть. Уснули довольно быстро, а ночью их разбудила гроза, разразившаяся, казалось, прямо над крышей облюбованного ими шале. Один из разрядов молнии громыхнул настолько сильно, что Ивана прямо-таки подбросило на кровати, а вспышка, вместо короткого мига, сверкала за окнами несколько секунд.

— Мамочка моя! — услышал Иван шепот. — Так и заикой можно сделаться.

Послышался нарастающий шум дождя, а гроза, словно удовлетворившись их испугом, стала отступать, сверкая и громыхая всё дальше и дальше.

Сквозь вновь накатывающий сон Иван почувствовал, как жена отстранилась, повернулась на другой бок и села.

— Ты куда? — засыпая, спросил он.

— В туалет хочу...

— Может ты уже спал, — она положила правую руку на угол стола. — Я хотела включить ночник, но света не было.

— Его до сих пор нет, — сказал Иван.

— Я взяла телефон, включила его и пошла с ним, а когда сидела на толчке, то услышала какой-то шум в коридоре... Дверь я не закрывала...

Она подумала, что Иван всё же проснулся и решил проверить, как она, но в проёме двери возник незнакомый темный силуэт. Женский. От неожиданности она очень испугалась.

— Fürchte dich nicht, — раздался негромкий, но твердый голос. — Не бойся, — женщина говорила по-немецки. — Я не причиню тебе вреда.

— Кто вы?

Повернув телефон экраном в сторону незнакомки, чтобы посветить, и привстав, она одной рукой судорожно стала натягивать трусы — ей было очень некомфортно сидеть на унитазе, когда перед ней в темноте стоял кто-то незнакомый.

— Нам нужна твоя помощь, — сказал женщина.

— Лет сорока, но я её тогда не очень-то разглядела. У меня сердце от испуга заболело и по затылку и рукам поползли мурашки.

— Что случилось? Это из-за грозы? Как вас зовут? — Она не могла понять, как женщина вошла, ведь входная дверь была заперта.

Наконец она справилась с трусами и одернула подол ночной рубашки.

— Я сейчас разбужу мужа, и мы вам поможем, — продолжала говорить она, переступая вперёд, чтобы ей доли дорогу, и только хотела повысить голос, чтобы позвать Ивана, как женщина резко выбросила вперед правую руку, в которой что-то было, видимо, какой-то парализатор...

— То есть, тебя вчера ночью в туалете вырубила электрошокером какая-то незнакомая баба?

— Это был не электрошокер, — возразила она. — Я бы почувствовала удар током, испытала боль, но не было ни тока, ни боли. Я просто отключилась и всё. Я не знаю, что это было.

— И что же дальше?

Она протянула руку и взяла лежащую посреди стола шляпу. Иван видел, как она стала теребить пальцами её край.

— Не веришь мне, да?

— Не знаю. А ты бы поверила?

Она хмыкнула и пожала плечами.

Очнулась она в совершенно незнакомом месте. Всё так же в ночнушке она лежала на какой-то кушетке, стоящей у стены в небольшом и невысоком, почти квадратном, помещении, напоминающем скорее офисный кабинет, чем что-либо другое: стол с канцелярским хламом, шкаф с полками, пара тумб, на них оборудование непонятного назначения, голые стены салатного цвета. В углу у двери, как раз в ногах, стояла вешалка, а на ней большим бесформенным лоскутом висела серая хламида. Окон не было, освещалась комната потолочными лампами, а за столом сидела ночная посетительница и разговаривала с мужчиной на незнакомом языке. Выглядели они странно.

— И он, и она были одеты так, как тут одеваются на какие-нибудь народные гулянья, типа Регинсбург Дульта или Октоберфеста. Вот, как я сейчас, — она снова встала, развела в стороны руки и крутнулась.

Подол юбки от кружения слегка вспорхнул и опал. В сером вечернем сумраке Иван разглядел, что юбка красная. Подвинув табурет поближе к столу, она снова села.

— Ты кто по специальности? — без предисловий спросила женщина, заметив, что она очнулась и осматривается.

— Юрист, — ответила она, спустив ноги с кушетки и сев. Пластиковое покрытие пола было холодным. Мужчина и женщина пристально смотрели на неё, и ей было неуютно под их взглядами.

— А вы кто?

— Я Мария, а это Вильгельм, — сказала женщина.

Она встала, подошла к вешалке, сняла висевшую там серую хламиду и положила на кушетку:

— Накинь пока это. Сейчас я тебе всё объясню.

— Она по-немецки с тобой разговаривала? — спросил Иван.

— Да, по-немецки, правда, я порой не очень хорошо её понимала. Это был не современный немецкий. Старый.

— А между собой они на каком говорили?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Я такого никогда не слышала.

— А на что похоже?

— Вроде похож на европейский, а вроде и нет, но точно, не арабский и не азиатский. Может, африканский какой или индейский — я же, как и ты, не все языки слышала или знаю...

— Ты знаешь сказку про Красную Шапочку? — спросила Мария.

— Знаю.

— Можешь рассказать?

— Тебя ночью похитили из туалета, привезли неизвестно куда, спросили, кто ты по специальности и попросили рассказать сказку про Красную Шапочку на немецком языке?

— Да.

— И ты рассказала?

— Не ты ли сам миллион раз говорил, что в любой ситуации в первую очередь нужно уяснить себе обстановку и постараться узнать и понять как можно больше? — с рассудительной интонацией спросила она.

Иван вскочил, словно не находя слов для ответа, сделал у кухонного стола круг, и снова сел.

— Ладно, давай дальше, — сказал он.

— Дальше пришли охотники, схватили Волка и выпустили из его живота Красную Шапочку и её бабушку.

Мария и Вильгельм, выслушав сказку, снова о чём-то заговорили, а потом Мария сказала:

— Нашу Красную Шапочку сегодня вечером убило ударом молнии. Её труп я положила в ледник. Тебя как зовут?

— Таня.

Из всего, что с момента грозы над шале с ней сегодня происходило, реально воспринималась лишь сама гроза, но и она не был тем, с чем человек встречается каждый день.

— Ты же меня знаешь, — сказала она Ивану. — Я никогда не истерю, я почти на всё смотрю рационально и там, где надо, я цинична и расчетлива, меня достаточно трудно чем-то напугать, меня практически невозможно заставить делать глупости, и я вдруг оказалась в ситуации, когда не то что не знала, что происходит и что делать, а даже не знала, действительно ли это со мной происходит!

— Ты хорошо держишься, Таня, — сказала Мария. — Нам очень нужна твоя помощь.

Мария встала из-за стола и, словно сосредотачиваясь, прошлась по комнате.

— Представь, — сказала она, остановившись. — Представь, что сейчас 1696 год.

— Я не помню точно, какой год она назвала, я не придала этому значения.

— Мы находимся там же, где и ты в своём времени. Почти в этом же месте, только раньше. И нам нужно пометить Волка.

— Ну, это же бред какой-то! — воскликнул Иван.

— Я ей так и сказала, а она схватила меня за руку и потянула к двери.

Придерживая на себе длинную, до щиколоток, накидку, она пошла за Марией. Дверь выводила в дом.

— Это был крестьянский, сельский дом. Таких давно уже нет. Что-то типа крестьянской избы, что мы видели в Тальцах на Байкале, помнишь? Только не русская изба, а немецкая.

Ей вообще сначала показалось, что это какой-то сарай. Там везде лежало сено и пахло навозом и дымом. Они вышли из двери на какую-то галерею или навес. Они спустились по лестнице вниз.

— Не по такой лестнице, как тут на второй этаж, а из палок, приставная, как в деревне на чердак, только широкая, понимаешь? Сеновал в дому... Внизу был очаг, в нём горел огонь. Открытый огонь. И пол земляной или из глины — твердый, но земляной. Я ногами почувствовала. Стол и лавки, какая-то бадья, ткацкий станок или что-то такое, горшки, инструменты в углу — вилы, грабли... Как выгородка в краеведческом музее... Мария откинула с лавки рогожу и выдвинула ящик или сундук — я не знаю, как это называется. Она откинула крышку и достала вот эти вещи, что сейчас на мне.

— Одевайся, я помогу. Это праздничное, но ничего другого нет.

Из-за какой-то ширмы или отгородки Мария принесла обувь и шапочку.

— Это, кажется, шаперон называется, хотя, не уверена... Она красная, между прочим!.. Красная!.. Я вся в красном!..

— Спокойней, — сказал Иван.

После одевания они вышли из дома. Стаяла ночь. Дом был низкий, обмазанный глиной и крытый соломой.

— Он здесь поселился лет двадцать назад, — говорила Мария, идя налево к загородке под черными деревьями. — Он охотится на девушек и молодых женщин. Мы знаем о тридцати с лишним жертвах и ещё больше подозреваем. Он не один, их несколько. Они рассредоточены по всей Европе, но мы их не знаем, и выйти на них пока не можем.

За загородкой повсюду была темно. Слева угадывались близкие горы, по центру тоже горы, но подальше, за долиной, а справа просто темнота и нигде ни огонька, ни проблеска, ни зарева или отсвета и никакого шума, ни малейшего. Только звёзды в небе — очень яркие звёзды.

— Через Волка мы надеемся выйти на их сеть. Для этого в него надо внедрить трекер, который они не смогут выявить, иначе всё сорвется. Для этого он должен тебя съесть.

— В каком смысле, съесть?

— В прямом. Когда он тебя проглотит, датчик вместе с тобой попадёт внутрь.

— А потом придут охотники и извлекут меня обратно?

— Не совсем... — сказала Мария. — Но не волнуйся. Мы сделаем, чтобы его тобой вырвало.

Иван сжал губы. По его скулам прокатились желваки, на лбу между сведенными бровями появилась вертикальная складка и он сказал:

— М-да... Это мне знакомо...

— Понимаю, — сказала она. — Всё происходящее не поддавалось никакому объяснению. Моё благоразумие кончалось и, кажется, начиналась паника. В поисках ответа я даже подумала, что это всё может быть связано с тобой, с этой твоей секретной работой, и они захватили меня, чтобы как-то давить на тебя. Может, они и тебя захватили, даже, скорее всего, захватили, просто обрабатывают нас раздельно. Я вспылила, не сдержалась. Кричала, кто вы такие и что я здесь делаю? Орала, где я? Пугала, что муж уже наверняка обнаружил моё отсутствие и ведутся поиски с привлечением полиции.

— А убежать не думала?

— Думала! Так и спросила, с собой ли у неё та штука, а то ведь я могу и убежать?

— Потерпи ещё немного, — сказала Мария. — Не шуми. Нужно чуточку времени, чтобы всё, что сейчас с тобой происходит, выстроилось в твоей голове. Я же вижу, что ты очень стараешься.

Говоря, Мария отодвинула в загородке какие-то жерди и поманила рукой. По скользкой от дождя тропке они спустились в черный и глубокий, как преисподняя, овраг, тянущийся за домом. По дну журчала вода, но Мария хорошо знала дорогу.

— Стой здесь, — сказала она, и растворилась во тьме, а через пару минут появилась уже с огоньком в руке. — Лезь за мной.

Протиснувшись в лаз, откуда веяло холодом, они спустились по нескольким ступеням, отодвинули ещё одни толстые сырые двери, и оказались в маленьком подземном погребе, где с потолка свисала белая заиндевелая паутина, а у стен, один на другой, были сложены куски льда.

— Я догадалась, что сейчас увижу. Ты знаешь, морги и покойников я повидала и во время учёбы и во время работы в прокуратуре, так что очередной труп меня не пугал. На льду у одной из стен, где-то на высоте метра, лицом вверх лежало тело, одетое так же, как Мария или я. Смотреть там было особо не на что, но Мария поднесла плошку к лицу мертвой Красной Шапочки и чуточку посторонилась. Я бочком протиснулась поближе, наклонилась и посмотрела. На льду лежала я, только у неё были косы.

— Похожа на тебя? — уточнил Иван.

— Точь-в-точь.

— Вчера я была в вашем Мюнхене, — заговорила Мария полушепотом. — Зашла перекусить в кафе на Крайллерштрассе и там увидела тебя, а вечером здесь у нас была гроза и её убила молния, когда она возвращалась с бельём со стирки. А сегодня он должен за ней прийти. Он долго её выслеживал, а мы долго за ним охотились.

— А его что, нельзя было просто взять или башку отстрелить, в крайнем случае? — глухо спросил Иван

— Они сказали, что нельзя. И доказательств, мол, нет, и конвенция какая-то им запрещает, и на других выйти хотят...

Когда они вернулись из ледника в дом, Вильгельм показал бумаги. Шрифт в них был латинский, но все слова незнакомые. Но там были картинки, фотографии, изображения: несколько женских трупов разной степени распотрашенности и стадии разложения, и фото Волка. Вернее, рисунок-реконструкция — на рисунке зверь. Не волк, но в профиль морда волчья, не гиена, но загривок гиеновый, не леопард, но тоже светло-коричневая шерсть в черных пятнах. А размеры неизвестны, но должен быть крупным, раз может человека целиком проглотить.

— А он именно целиком глотает? Не кусками грызёт?

— Я тоже спросила, какой же он величины, если должен проглотить человека целиком, а Мария сказала, что они точно не знают. Не было у них ни одного экземпляра этого волка в руках, чтобы изучить. Но глотает он целиком, да. Это, мол, у них ритуал такой.

— А сами-то они кто? Мария эта с Вильгельмом?

— Этого я так и не узнала.

— Почему не узнала? Это же, считай, главное. Всё, что они тебе сказали и показали, это мистификация, постановка. Ничего такого я не услышал, что могло бы меня убедить, Да и тебя не могло, если ты не дурочка. А ты не дурочка, я тебя знаю, ты хоть и бывший, но следователь.

— Так они меня в тот момент и не убедили. Ни в чём.

— А в какой убедили?

— В следующий.

— И как?

— Но ведь тебя-то мой рассказ не убедит.

— А ты расскажи, не стесняйся. А вдруг...

— Убедили они меня очень наглядно. Когда я, сидя в этом их офисе и глядя на рисунок Волка, спросила, мол, кто же такого монстра с бабушкой перепутает и как он вообще может тут среди людей, даже в лесу, даже в горах, скрываться, Мария сказала, что они трансформируются. Оборотни они, мол. В повседневной жизни Волк имеет облик обычного человека и живет обычной жизнью, а при совершении своих ритуалов принимает облик такого вот монстра и, скорее всего, оба облика не настоящие.

— Но ты же понимаешь, что это сказки?

— Понимаю.

— И что?

— Она много чего говорила, но этот её немецкий... А может, немецкий тут и ни при чём, а всё действительно было слишком сложно для меня. Я ей тоже пыталась донести, что даже если я выгляжу настолько наивной, что будто бы могу поверить в трансформацию, допустим, кошки одной породы в кошку другой, ведь генетически они один вид, и родственницы, и одинаковые и по весу и по объёму, словом, практически одно и то же животное, то поверить, что крыса может трансформироваться в корову всё равно не смогла бы. Не может масса в таком количестве откуда-то взяться без немереных затрат энергии и не может куда-то деться, без её разрушительного выделения, не говоря уже обо всём прочем...

— И?

— И тогда они мне показали.

 

/Продолжение следует.../