Налёт

Чуть вечернею росою осыпается трава,
Чешет косу, моет шею чернобровая вдова.
И не сводит у окошка с неба темного очей,
И летит, свиваясь в кольца, в ярких искрах длинный змей.

И шумит всё ближе, ближе, и над вдовьиным двором,
Над соломенною крышей рассыпается огнём.
И окно тотчас затворит чернобровая вдова;
Только слышатся в светлице поцелуи да слова©

— А в клуб фильм привезли. Комедия. Сашка говорит — обхохочешься. Пошли же, ну. Пожалуйста, Наташечка, — сказала Майя и осторожно потянула подругу за пальчик пушистой рукавицы.
— Красивые какие! А я только сейчас заметила, — пытаясь сменить тему разговора, Наталья принялась рассматривать простенькие, совсем новые сапоги Майи.
— Сашка вчера в райцентре купил. Всю зарплату отдал! — Майя горделиво выставила ногу вперёд, любуясь обновкой. — Говорит, к лету поженимся!
— Рада за вас, Маечка. Пойду я. — Наталья нервно поправила прядь волос, выбившуюся из-под платка и протянула руку, чтобы открыть калитку.
— Прости! Дура я. — Майя быстро обхватила Наталью за плечи и изо всех сил прижала к себе. — Ничего, Наташа, не ходи. Печь истопи и ложись. Устала ты. И я не пойду. Сашка сапоги на два размера меньше купил.
Девушка выпустила подругу из объятий и притворно нахмурилась:
— И замуж за него не выйду! Нужны они нам. Вот ещё! С тобой чай пить будем. Вдвоем. — Майя ласково посмотрела на Наталью, отряхнула с её волос снежинки, и, прихрамывая, пошла прочь.

Укутавшись в пуховый платок, Наталья лежала на кровати, бездумно перебирая пальцами бахрому на узорчатом настенном ковре. Дрова в печи почти догорели, треск их становился тише, а вой беснующегося за стеной ветра всё громче. Хотелось поскорее заснуть, забыться, но ночь всё не шла и не шла. Как не шло и успокоение. Давно замолкли тяжёлые вздохи за спиной, исчезли сочувствующие взгляды, а тоска так и не уходила: днём бродила рядом, изредка теряясь среди обыденных разговоров и дел, а ночью стальными граблями потрошила изнутри, безжалостно вытягивая наружу воспоминания и чувства. Наталья тяжело вздохнула, поднялась и, опустив озябшие ноги в колючие валенки, побрела к окну.

На улице кружила метель. Сквозь снежную пелену виднелись жёлтые окошки домов, и, блуждающий туда-сюда вдоль забора, крошечный огонёк сигареты. Опять Славка. Надеется, что со смертью Потапа что-то изменится. Уже и замуж звал. Наталья раздраженно задернула занавески. Не нужен ей никто! Она опустилась на пол и прижалась щекой к печи. На стенах погруженной во мрак комнаты дрожали блики огня, освещая тусклым светом фотографию молодого мужчины в чёрной рамке. Наталья встала на четвереньки, подползла к комоду и вытащила оттуда мужскую рубашку. Вернулась к догорающим поленьям и неожиданно для себя затолкала рубашку в печь. Ткань вспыхнула, и из топки в комнату вырвался столп огня. 
Сбив девушку с ног, пламя взмыло вверх, ударилось в потолок и разлетелось в стороны. Стены, кровать, посуда — всё вдруг погрузилось в синий удушливый морок. Длинные языки пламени заскользили по избе, старательно облизывая, словно изучая, каждое бревно, каждую попадающуюся на пути вещь. Закончив, горящие ленты сплелись в одну: огненный змей, извиваясь кольцами, прополз мимо Натальи и скрылся в печи. В ушах зашумело и девушка потеряла сознание.

Далёкий, похожий на шелест листьев голос вернул её из небытия.
— Наташа…
Шёпот приблизился. Наталью обдало холодом и она открыла глаза.
— Наталка…
Перед ней стоял Потап. Живой. Такой каким она его запомнила в тот злосчастный день.
— Возьми. Тебе принес. Подарок.
Голос, похожий на шипение, стал вдруг чистым и глубоким. Потап подошёл и протянул жене нитку стеклянных бус. Освещая комнату ярче лунного света прозрачные шарики блестели и переливались всеми оттенками голубого.
На душе вдруг стало спокойно и легко. Сердце радостно заколотилось. Наталья приподняла волосы и наклонила голову. Холодное стекло обожгло кожу, по телу пробежала давно забытая дрожь.
— Наташа моя.
Горячие мужские губы жадно впились в чуть приоткрытый рот, сорочка взлетела до груди, спину прижгло жаром раскалённой печи…

Её разбудил настойчивый стук ходиков на стене. Сон ли? В тревоге она коснулась ладонью груди, но, почувствовав под рукой тяжёлые бусины, успокоилась. Значит не почудилось. Только не прознал бы кто… Девушка поднялась и сняла украшение с шеи. Раздался громкий треск, леска лопнула и бусины посыпались вниз. Наталья присела, чтобы собрать их, и увидела, что вместо блестящих стекляшек, пол усыпан чёрными камнями. Она быстро сложила их в совок и выбросила в огород.

Март, а морозам конца не видно. Валенки и пальто теперь казалось весили тонну. С трудом передвигая ноги по мерцающему от света фонарей снегу, Наталья подошла к дому и прислонилась к забору, чтобы отдышаться.
— Здравствуй, Наташа.
Мелькавший всё это время неподалеку огонёк приблизился. Славка выбросил недокуренную сигарету и взял из рук девушки маленькую авоську с хлебом.
— Ты его хоть ешь или только покупаешь? — грустно улыбнувшись, спросил мужчина, с нежностью рассматривая хрупкую фигурку Натальи. — Но всё равно такая же красивая! Пойдем, Наташ. Сегодня в клубе танцы.
— Ты иди, я догоню.
— Не придёшь ведь.
— Иди.
— Тут подожду. Пока собираешься. Камни из огорода вынесу. Откуда они у тебя там только берутся?
— Уходи! Иди!
Наталья изо всех сил толкнула парня руками в грудь и, не оборачиваясь, пошла в избу.

Девушка подула на гаснущие угли, и стала раздеваться. Кофта, ещё несколько месяцев назад сидевшая на пышной груди как влитая, теперь болталась мешком; исхудавшие пальцы пробежались по веренице пуговиц и сбросили одежду на пол. Наталья плотно занавесила окна и легла в постель.
Последние недели ночной гость совсем перестал скрываться. Внезапно, без предупреждения, он врывался в комнату из топки, оставляя за собой лязг хлопающей печной дверки и невесомую полоску дыма. Искрясь и переливаясь, змей парил под потолком; как кошка, ласкаясь, вился в ногах, беспощадно обдавая кожу горящим пламенем. Боли Наталья уже не чувствовала. С каждым разом змей становился больше, сильнее, а она слабела. Чувствовала, что осталось ей совсем немного, на самом донышке. Но ни о чем не жалела. И каждую ночь ждала этих дурманящих, помрачающих рассудок встреч. Ждала, когда огонь набеснуется и отдаст ей Потапа, пусть ненадолго, ненастоящего, но с теплом и лаской того родного, своего…

Наталья лежала в темноте, повернувшись лицом к стенке, в ожидании, слушая, как из рукомойника капает вода. Сегодня в печной трубе загудело позже. Громко звякнула чугунная дверка и синий столп огня влетел в избу. Тугими кольцами змей обвил обессиленное женское тело и вдавил его в перину.
— Наташа.
Зовя и нашёптывая, змеиная голова терлась о её щеку. Обдавая то жаром, то холодом, огонь менял цвет, гнусное шипение превращалось в голос любимого:
— Наташа.
Лицо Потапа было совсем близко.
— Пойдём со мной.
Горячие руки скользили по телу. Сознание путалось, меняя добрые глаза мужа на ледяной змеиный взгляд и обратно.
— Пойдём, родная.
Зов становился громче и настойчивее. Кольцо объятий сжимались так сильно, что невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть. Да и не хотелось. Наталья крепко сжала горячую, как угли, руку Потапа и с облегчением выдохнула.

Он сидел за столом и бесцельно смотрел в наглухо подёрнутое морозом окно. Водка не брала, да и пить он никогда не умел. Единственное, что спасало, отвлекая от горьких мыслей — работа. Почти год прошёл. Пожарище расчистили, а боль и воспоминания остались.
Славка повернул голову и посмотрел на полку с книгами. В одной из них, укрытая от посторонних глаз, лежала маленькая фотография Натальи. Мужчина уронил голову на стол и беззвучно зарыдал.
В то же мгновение в дымоходе завыл ветер, скрипнула дверка печи и из топки вылетела тонкая полоска дыма…