Сильва

— Если кошка голубоглаза, ей не будет ни в чем отказа! — он повторяет это, будто такие звуки могут что-то значить для Сильвы. Темно-коричневая, почти в черноту, мордочка, бежево-серая шкурка животика и спины, коричневые «гольфики» — ай да сиамка!

Она всегда немного удивлялась, склоняя голову набок, когда наблюдала, как этот недорослик — вполовину ниже тех, что говорили сильными грудными голосами и постоянно командовали ему: «Йурр! Йурр!» — когда он что-то показывал ей. От приказов родителей иногда он смеялся, забираясь с ногами на табурет у стола и горстью поедал из корзинки, принесенной отцом из походов в тайгу, бруснику или морошку — названиям ягод он научил ее, поднося то красную, то желтую кругляшку ей под самый носик. Она отворачивалась, фу, пахнет чем-то земляным, сырым, кисло-сладким, совсем не для кошек!

А он всё подкармливал ее то колбаской, то кусочком мясца, то приучал ее к кислому варенцу и ряженке из пузатеньких бутылок. И, в общем-то, ей было очень приятно видеть его по утрам выбирающимся из постели на низкой тахте, когда он, еле протерев глаза, уже бросался то к непонятной штуковине с вращающейся круглотой, на которую ставил черные диски и припевал, приплясывал; то вдруг несся на кухню, попутно ширкая по зубам щеткой. Она усаживалась у зеркала, среди коробочек и флаконов и совсем по-женски придирчиво разглядывала собственное отражение — кто это? — лапкой проверяя, вправду ли кто-то смотрит на нее... Хозяин-недорослик подхватывал ее, когда начинала умываться, со смехом тискал, а она, томно мурча, терлась о его шею шерстистой головушкой.

«Йурр, возьмешь Сильву в жены?» — смеялась высокая такая, ласковая, приносившая свежих сливок в кормушку, и объясняла другому великану, который удивленно взглядывал поверх раскрытой... этой... как они ее называли... поверх газеты! Объясняла, что сын даже книжки читает с кошкой на пару. Он доставал с нижних полок шкафа новую книженцию, забивался на тахту и четко, размеренно произносил что-то, бегая глазами по листам. Иногда голос его прерывался от возмущения, иногда креп в восторге — что там было среди этих черных закорючек? Сильва недоуменно мяфкала и укладывалась, вытянувшись всем телом и положив мордочку на выставленные лапки. Лежала и разглядывала, как Йуррка листает странички в поисках картинки. Для нее.

*

Странно было, что Сильва, всегда подвижная, быстрая в перебежках через комнаты и кухню, ленилась, не желая прыгать за бантиками на веревочках, только вяло отмахивалась, когда дразнилка падала ей на нос или между ушей. «Гордая девочка», — думал Юра. А что и вправду это девочка в теле взрослой уже кошки? Что, если злой колдун зачаровал стройную и гибкую голубоглазку за то, что недотрога отказалась играть со слюнявым стариком? Восьмилетка — что он еще мог выдумать?

«Ну что, парочка?! Чем занимались без меня?» — мама сбрасывала пальто и кошка, присев рядом с вешалкой, рассказывала о дневных забавах, ходила вслед за хозяйкой, сидела в кухне, наблюдая за кулинарными хлопотами. Юрка стоял, сложив руки на груди и надув губы: «Почему со мной так не разговариваешь?» — но долго сердиться не мог, думал: «Это женское. Пусть их!»

Ему было страшновато по указанию мамы отпускать Сильву на улицу, где она припускалась бегом к сарайчикам, окружавшим двор, и лазала до изнеможения, не столько отлавливая мышей, сколько распугивая их и заставляя менять маленькие логова-норки.

Когда она возвращалась — ну, это было слышно сразу, точила коготки о низ двери, шелест-скрип-шорох было слышно даже при включенном телевизоре. «Сильва! Ну-ка, львиная душа, рассказывай, где была, что видела?» — подкалывал папа нагулявшую аппетит охотницу, а она, напоказ умываясь, словно немо отнекивалась: «Да что, всех соседки переловили, вы же мне только вечер оставляете на прогулку!»

*

Сегодня мама, учитель иностранного, классная дама, принесла из мореходного училища коньки — остались лишние, в этом году курсантов было меньше, чем обычно. «Учись, Юр, кататься! Потом, глядишь, на хоккейную секцию запишем тебя!» — говорил папа, шнуруя коричневые ботинки с лезвиями. Юра покорно снес одевание этой обуви для пыток, для чего же еще! «Давай, давай, топай на улицу и пробуй для начала ходить в них по льду и держать равновесие!»

Легко сказать! Юра, хватаясь за перила, шажок за шажком, выламывая ступни набок, спускался по лестнице со второго этажа. Вот и дверь, за ней и крыльцо, и ледяная дорожка от дома к дому. «Хломп! Хломп!» — подворачивались ноги, пока Юра вышел и ухватился за перила, раскинув руки.

Прямо перед крыльцом стояла, напрягшись, готовясь к прыжку, громадная овчарка. С раззявленной в лае пасти текла слюна.

Юра замер.

Овчарка разразилась рыком и сдала назад, напружинив лапы. Еще миг — и прыгнет, рванув клыками лицо!

«Кышшшш! Крашшшш! Ррряу!» — Сильва, выскочив вперед Юрки, вздыбила шерстку и занесла лапку! Прыжок!

С шипеньем и урчаньем, Сильва, странно свистнув в промозглом воздухе, лапкой с выпущенными когтями хлестанула собаку по носу. Слезный визг собачьего ужаса разрезал пространство. Псина мчалась прочь через двор, вот уже проскочила между сарайками и неслась дальше, не останавливаясь, оставляя на снегу алые капли крови.

Сильва встряхнулась, выгнула спинку, прищурив глаза, и потерлась о нелепо заваленные набок коньки. Словно выдохнула в мороз: «Не бойся, милый!». Но тут же забыла о Юрке и юркнула к соседской сараюшке, где заскреблась мышь...

«Сильва. Сила льва», — пробормотал Юрка.

С этих пор, знакомясь с девочками, а позднее с девушками, Юрка машинально в первую очередь смотрел на ногти левой девичьей руки. Кто знает, от каких бед может спасти девичья пощечина?