Молодость

 

День первый

«Поменьше с ней болтай». К этому сводился инструктаж.

Немногословная Эмм, старшая няня, вручила Анне стопку чистого постельного белья — и эту директиву. Исчерпывающе.

Затем Эмм пошаркала по своим делам, а Анна отправилась в палату миссис Лири.

Насвистывая, девушка принялась перестилать постель. Это было ее двадцатое лето. В окнах — солнце и зелень, в зеркалах — тоже прекрасный вид. В уголке каждой наволочки и каждой простыни — эмблема Ист-Стаффордского дома престарелых. В карманах — кое-какие деньги за подработку.

Для миссис Лири это лето было восемьдесят девятым. Пока Анна мысленно благословляла все резиновые наматрасники мира, старуха наблюдала за её работой.

— Как ловко. Какие хорошие руки.

Голос у миссис Лири был тонкий. Слова она произносила так, будто пробовала их на вкус.

— И какие хорошие волосы, — эти слова, судя по всему, были сладкими. Даже очень.

Анна посмотрела на старуху. Та сидела в кресле-каталке — сухонькая, сутулая, желтоватая. Круглые выпуклые глаза не моргали, вбирая цвета окружающего мира под бесцветные радужки.

— Спасибо, миссис Лири.

— Когда-то я тоже была хороша, — продолжала она, не сводя глаз с няни. — Но потом — паутина, пауки. Голуби…

Анна заторопилась. Оставалось, слава богу, только натянуть пододеяльник и быстро проверить туалет. Надо было предупредить Эмм, что болтовня с выжившими из ума стариками уж точно не входит в список её любимых дел.

— Ели всех подряд, дорогая. Затянули паутиной крыльцо — и голуби попадались. Потом хранились там у них. Но какие же славные волосы — пламя, чистое пламя. Береги их от дождя.

— Сегодня солнечно, мэм.

— И от холодной воды. От холодной воды заводятся вши.

— Вши?

Девушка снова обернулась к миссис Лири. Солнце смотрело прямо в окно палаты, и зрачки старухи сузились от яркого света.

— А от дождя такие волосы выпадут. Дождь гасит огонь, в дожде много кислоты, много гадости, береги голову.

— Хорошо, мэм.

Анна проверила туалет и душевую, убрала крошки с прикроватного столика и поменяла воду в графине.

— А что насчёт того парня?

— Какого, миссис Лири?

— Вон того.

Старуха указала морщинистым пальцем в угол комнаты, где собрались солнечные зайчики. То бликовали предметы на столике: очки, стеклянный графин, зеркальце и хрустальная ваза.

В полосах света плыли пылинки.

— Тут больше никого нет, мэм. Только мы с вами.

«И старик Альцгеймер», — добавила Анна про себя.

 

День второй

Анна попала под дождь.

Ливень настиг её по дороге на работу — солнце скрылось за считанные мгновения. «Утренний душ» занял всего несколько минут, но этого хватило, чтобы вымокнуть до нитки. До последней рыжей нитки.

— Не уберегла шёлк, — покачала головой миссис Лири, едва завидев её. — Горько.

— Не страшно, мэм. Здравствуйте.

— Очень страшно.

Анна пропустила слова старухи в верном направлении — мимо ушей, — и занялась уродливой хрустальной вазой: отмыть от пыли, наполнить водой…

— Шёлк и жемчуг, — громко сказала миссис Лири, — вот что я больше всего любила. Они приносили мне. Жемчужные нити — на шею, шёлковые платки — на голову. Можно наоборот, но лучше так. И вот что говорили мне моряки: они говорили, что нырять за жемчугом может каждый дурак, а вот найти красавицу с жемчужными зубами — дело серьёзное…

Хрустальный уродец оказался ещё и очень тяжёлым. Наполнив вазу водой, девушка поставила в неё веточку шиповника.

Бормотание старухи перебил детский голос:

— Очень красиво!

В дверях стояли две девочки. Явно сёстры — может, двойняшки, а может, погодки. Румяные и черноволосые, как белоснежки. Подготовительная группа или первый класс школы, не старше.

— Привет, — Анна улыбнулась им.

— Мы к бабуле, — сказала та, что, вероятно, была постарше. — Мама тоже тут, она ждёт в коридоре и просит вас подойти, — добавила она шёпотом. Анне пришлось наклониться к девочке, чтобы расслышать окончание фразы.

И та быстрым движением сняла что-то с её волос.

— Жучок, — пояснила малышка.

Анна оставила миссис Лири наедине с внучками. В коридоре её ждала еще одна белоснежка — стареющая.

«Дочь или невестка?»

— Как она? — не здороваясь и не представившись, спросила женщина.

«Дочь».

Анна представилась — и рассказала о том, как идут дела: как прогрессирует безумие, как о старушке заботятся лучшие няни, чем и сколько раз в день её кормят…

Выслушав стандартный отчёт, женщина попросила купить для миссис Лири фруктов.

— Я, к сожалению, не успеваю, — объяснила та, — а мама так любит яблоки и бананы… Вот деньги. Купите, пожалуйста, к завтрашнему дню.

— А вы не зайдёте?

Женщина отрицательно помотала головой. И вдруг уставилась на влажные волосы Анны.

— Сегодня разве был дождь?

— Короткий.

— Я и не заметила, — она нахмурилась.

Солнце лило свет в окна Ист-Стаффордского дома престарелых до самого заката. До самого заката миссис Лири бормотала что-то о том, как ей не нравятся цветы шиповника.

Вечером, по дороге домой, Анна впервые за день почувствовала себя счастливой.

Правда, чесалась голова.

 

День третий

Утром Анна пересчитывала волосы. На подушке, на одежде. В ванной, когда ушла вода.

Их было много. И в них кто-то поселился.

«Во-первых, мне просто кажется», — говорила она себе, считая волосы, оставшиеся на расчёске. — «Во-вторых, это не повод пропускать работу. Терпение, долг, что там ещё…»

В-третьих, нужно было спешить за фруктами.

Денег, которые оставила дочь миссис Лири, хватило на целый пакет красных и белобоких яблок и связку спелых бананов. Из-за очереди в лавке Анна едва не опоздала на работу.

Девушка торопилась: в полдень в доме престарелых проводили бесплатный урок первой медицинской помощи для нянь-новичков, и она собиралась присоединиться. Миссис Лири, к счастью, этим утром была на процедурах. Анна занесла в её палату пакет с фруктами, прибрала постель, проветрила помещение и ушла учиться тому, как спасать старуху, если та вдруг подавится собственным бредом.

Но у миссис Лири не было таких планов. Первые за день слова, предназначенные для молодой няни, она без труда выплюнула:

— Как земля носит таких шлюх?

Казалось, вопрос с самого утра зрел в её глотке — она задала его с видимым удовольствием.

«Возьми себя в руки».

— В чём дело, миссис Лири?

— Паутина, моллюски, шелкопряды… Голуби там. Этот шиповник. А теперь и черви. А теперь и ты.

Анна смотрела прямо в выпученные круглые глаза.

Голова зудела. К горлу подступил комок — но пока мягкий. «Пустяки, не расплачусь».

Лири махнула рукой в сторону кровати:

— Что это?

— Пакет с яблоками, мэм.

— Я не буду их есть. Они гнилые.

— Мэм, этого не может быть. Я сама…

— Гнильё!

Анна схватила пакет и положила старухе на колени. Та скривилась.

— Смотрите, мэм, — прошипела она.

И развязала пакет.

Пахнуло брожением. Яблоки цвета ржавчины смотрели на Анну сотнями сухих белых глазок. На дне пакета чернело что-то, что раньше было связкой бананов. Взгляд, кажется, мог уловить какое-то шевеление.

Она отпрянула.

— Миссис Лири, — комок в горле подрос, — это недоразумение. Я выброшу это, я куплю новые. Вчера ваша дочь оставила мне денег, но я потрачу свои, раз так вышло, я не представляю…

— Моя кто?

— Дочь.

Старуха столкнула гостинцы с колен — гнилые яблоки покатились по полу. Размазав одно из них колесом кресла, Лири подъехала ближе к Анне.

— У меня нет дочери, — медленно произнесла она.

— Значит, невестка? — сообразила Анна.

— У меня нет невестки.

«Не сообразила».

— Но внучки… Вчера, — голос девушки задрожал.

Старуха уставилась на неё, не моргая.

— У меня нет детей, — сказала она, — и никогда не было. Какие внучки?

— Девочки.

— Какие девочки?

— Маленькие. Приходили вчера, — сказала Анна, собираясь с силами.

«Не злиться. Не кричать».

— Ты хочешь свести меня с ума.

Это явно был не вопрос. Анна открыла рот, чтобы возразить, но не успела — миссис Лири схватила её за руку.

Вернее, цапнула. Ибо это была не кисть, а беззубая рука-пасть — сильная, до омерзения влажная изнутри.

— Вы делаете мне больно, мэм.

«Вы ломаете мне пальцы, мэм».

— Потерпишь. Я-то тебя терплю.

— Я о вас забочусь.

— Ты у меня на иждивении, Мира, — старуха ослабила хватку. — О, дорогая, кто ещё о ком заботится.

— Я не Мира, — пользуясь моментом, девушка высвободила руку и попятилась к двери. — Моё имя — Анна. Я ухожу, миссис Лири, всего доброго.

Впервые солнце в окнах коридора мелькало так быстро.

— Эмм, — выдохнула она, заглянув в кабинет старшей няни, — могу я отказаться от подопечной?

Эмм заполняла бумаги.

— Можешь, — ответила та, не прерываясь, — я подберу тебе замену. Но, бога ради, попробуй быть сильной. Я знаю, как с ними бывает непросто.

— Эта Лири просто не в своём уме, — голос Анны дрогнул.

— Как и многие наши подопечные. Ты знала, что это за труд, когда пришла сюда. Так постарайся. Взялась — держись…

— Хорошо, — перебила Анна. Она наизусть знала эту мантру про долг и терпение. — У меня просьба. Есть у нас справка о родственниках миссис Лири? Контакты?

— О родственниках?

Эмм, наконец, подняла взгляд и посмотрела на Анну. И даже сняла очки.

«Пристальное внимание Эмм — дурной знак».

— Она бездетная вдова.

Анна помолчала.

— В смысле?

— В смысле — одинокая пожилая женщина.

«ДУРНОЙ знак».

— Это точно?

— Точно, — Эмм вернула очки на переносицу, — с кем-то путаешь. Иди домой. Проспись.

— Тогда кто вчера приходил?

— Куда?

— К миссис Лири.

Эмм снова сняла очки. И, глядя исподлобья, обратилась к Анне так, как обычно обращалась к самым дряхлым подопечным:

— Милая, — голос ее звучал чересчур мягко, — никто не приходил.

В глазах потемнело. Проспаться — старшая няня права…

— Ладно. Пока, Эмм.

— Пока, Мира.

 

День четвёртый

На потолке палаты что-то темнело. Анна никак не могла разглядеть, что именно.

Утром мама спросила, что с рукой. Анна не знала, что с рукой. Но шла кровь, кисть опухла, и на коже виднелись ранки — то ли порезы, то ли следы от укусов.

На потолке палаты темнело что-то вроде пятен, которые мелькают перед глазами, если долго смотреть на солнце. «Надо понять, кажется это или нет».

Пока мама дезинфицировала руку, она заметила что-то в рыжих волосах, охнула и сказала: «У тебя вши, Анна». Анна заплакала и сказала, что всё равно пойдёт на работу. «Вечером разберёмся», — пообещала мама.

— Какие гадкие волосы! — воскликнула миссис Лири, когда увидела Анну. — Цветом — как гнилые яблоки.

Девушка уже перестелила постель, убралась и вымыла туалет. Оставалось понять, что не так с потолком. И, конечно, уволиться. Сегодня же.

Волос, на самом деле, оставалось не так-то много — они выпадали. Когда Анну мучил зуд, она счёсывала рыжие клочья.

— Мэм, сегодня я у вас последний день.

Скрип колёс. Круглые глаза.

— Это точно?

— Да, мэм.

— И куда же ты пойдёшь?

Анна поняла, что опять превратилась в кого-то из прошлой жизни старухи Лири.

— У меня, разумеется, есть дом.

— И где же он?

— Кипарисовая улица.

Миссис Лири издала что-то вроде короткого рыка. Такое с ней бывало после ужина.

— На этой улице нет жилых домов. Это промзона.

— Раньше не было, — нараспев ответила Анна, — теперь есть. Много лет прошло, миссис Лири.

— Думаешь, ты самая умная?

— Я ухожу, мэм.

Анна вытащила увядшую веточку шиповника из вазы.

— Сначала подойди. Я сохранила для тебя кое-что.

Она подошла.

— Подставь ладошку, — смакуя слова, повелела миссис Лири.

Анна протянула здоровую руку.

— Другую, — Лири показала беззубую улыбку.

Девушка подчинилась. Пальцы на синеватой руке разгонулись с трудом.

На ладонь упал подвижный белый червь — и устремился к ближайшему порезу.

Анна смахнула его и — нет, кричать не было сил — заплакала.

— Он был среди твоих плодов, — пояснила старуха, — нравится?

— Да, мэм. Прекрасный подарок.

Сжимая колкую веточку здоровой рукой, Анна направилась к выходу.

— Не заблудись, Мира, — бросила ей вслед старуха, — на Кипарисовой улице нет жилых домов.

День последний

Анна искала дом до рассвета.

С приходом ночи Ист-Стаффорд превратился в лабиринт. Она читала вывески на домах — и не могла разобрать буквы. Но даже если бы девушка и узнала надпись «Кипарисовая улица», это помогло бы только убедиться в том, что на ней нет жилых домов. Только заводы.

Никогда ещё Анна не приходила на работу так рано. Она прошла в палату миссис Лири быстро, не переобуваясь — Эмм не заметила.

Старухи в комнате не было. Анна глянула на потолок — и убедилась, что вчера ей не показалось: в углу что-то темнело, и теперь — отчётливо. «Что-то» оказалось паутиной. В липкой сети болтались мумии птиц.

«А вот и голуби».

Пауков Анна не видела, но отчётливо слышала. И знала: если кое-кто позовёт — они придут.

Она посмотрела на кровать, которую, в соответствии с её планами, больше никогда не придётся перестилать; в окно — задаваясь вопросом, где же, чёрт возьми, солнце; на прикроватный столик…

— Что-то потеряла?

Миссис Лири стояла за её спиной. Стояла уверенно, распрямив спину. Каталка стояла поодаль. В руках старуха держала то, что искала Анна.

— Это?

Когда Лири ударила её, Анна не сразу сообразила, что случилось — и далеко не сразу ощутила боль. Она почувствовала, как что-то посыпалось изо рта, как он наполняется чем-то солёным, упала, ушибла распухшую руку. Сплюнула на пол густое и красное. Затем — увидела, чем старуха выбила ей зубы. Ваза лежала у худых старушечьих ног.

«Эмм должна прийти на грохот».

— Я заберу твои зубы, — сказала миссис Лири, — я люблю жемчуг. Люблю шёлк.

Она погладила Анну по голове — по остаткам волос.

Та заплакала — и отползла в угол, куда обычно сбивались солнечные зайчики. А сегодня туда забилась только она, ощупывая лицо — что осталось от носа, что осталось от губ…

— За моей спиной ты говорила, что я не в своём уме, — говорила миссис Лири, подбирая с пола зубы девушки, — а выходит, что очень даже в своём.

— Я хочу домой, миссис Лири, — промычала Анна. Говорить было больно.

Миссис Лири подошла и нагнулась к ней. Девушка увидела новую, уродливую себя в её круглых глазах.

— Я в своём уме. А ты — в моём.

Анна затряслась — и тут в палату вошла Эмм.

Старшая няня оглядела комнату с ледяным спокойствием. Она славилась своим умением сохранять невозмутимый вид в критических ситуациях.

— Вам лучше сесть в кресло, мэм, — сказала она.

Паутину она, кажется, не замечала.

— Эмм! — позвала Анна.

Эмм водрузила на место хрустальную вазу. Подмела пол, выбросив заодно те зубы, которые не успела собрать старуха. Сменила воду в графине. Анна подозревала, что до неё, лысой и окровавленной, очередь дойдёт только после мелких бытовых забот — очень в духе старшей няни. Кроме того, Эмм наверняка очень и очень зла за созданный беспорядок.

Но, застелив постель миссис Лири, та направилась к выходу. Стараясь не трястись, Анна набрала воздуха, чтобы ещё раз окликнуть старшую няню. Но её опредила миссис Лири.

— А что насчёт этой девочки? — спросила она, указывая прямо на Анну.

Немногословная Эмм посмотрела на девушку. Потом — чуть выше её головы. И мягко обратилась к подопечной:

— Миссис Лири, тут никого нет. Только мы с вами.