Аллея (пилот целиком)

Странное время, странное лето. И похабное. Точь-в-точь как прошлое, точь-в-точь как следующие три.

Странная встреча. Пять лет прошло, а Игорю будто б всё те же двадцать два. Стихийная, на районе, в ночи, пьянка, стихийный, неряшливый секс — сперва на гостевом, у приветивших приятелей — диване, после — у родителей, в Элиной деви́чьей.

Расползлись ни свет ни зря, в тошнотном отторжении. Ни грусти, ни горечи в лейтмотиве «Нам никогда не повторить того, что было». Вот стоило ли? Стоило ли дурить? Безобразить с первой любовью? Окончившейся так нелепо, пробуравившей на́сквозь разлукой?.. Стоило ли тормошить давно истлевшее влеченье? И Эля, и Игорь нынче — зомби. Впрочем, словно б закрыли гештальт. Тогда, в романтичном девяносто четвёртом, до случки так и не дошло — сдержали взаимные нежность и Элины благочестие и шестнадцать лет — матери-демона сильная воля; нынче же… ну разве же что-то смогло б сдержать их, матёрых?

Спустя месяц, когда Элю всюду начал преследовать запах палёного рубероида, она навестила гинеколога. Через неделю сдалась на аборт.

Калипсоловый трип — злая, но захватывающая фантасмагория. Доктор — профи, и в тот же день Эля — на свободе.

Одолжившая на выскабливание подруга Еленушка встретила Элю в холле на отделении.

— Может, что-то нужно? — спросил подружкин бойфренд, рокер-легенда, фронтмен, как ласково говаривала Еленушка — El Mariachi.

Интересовался он, впрочем, не из сочувствия к Эле, а дабы покрасоваться перед своей пассией, перед своей Прекрасной. Ведь Еленушка так дьявольски удобна. И дьявольски же упакована, из правильной мещанской семьи. Двоюродная сестра её держит «в соавторстве» элитную, в Центре, косметологию. У родителей дача — ухоженный аутентичный, с русской печкой, деревенский дом. Вычурный палисадник, кучерявый огород, банька и малолетний симпатяга алабай.

Еленушка не образована, но мудра по-житейски. Еленушка — зрелая, Еленушка — Женщина. Душою и телом, до мозга костей. Всю жизнь легкотрудница и похожа на куклу на чайник — задорная, холёная, аппетитная. Добрая и довольная. Еленушка частенько выручает и его самого. Еленушке надоест — и она заведёт другого, более статусного фронтмена.

— Нужно, — прислушалась к внутреннему навигатору Эля и попросила подбросить её в салон на стрижку. Фронтмен пришёл в дутый шок. Еленушка успокоила:

— Они никогда не поймут. Вот если бы ты затребовала апельсинов или ананасов! Но стрижка…  стрижка в такой момент — по их мнению — верх кощунства.

Да, Еленушка была знакома с драмой, чувствовала её. Однако более не впадала; абстрагировалась, держалась наблюдателем, хладнодушным потребителем — имела на то силы, и средства, и власть.

Из салона Эля вышла мальчишкой, с ещё более короткой, чем прежде, — под ноль почти — стрижкой. А после завершившегося, будто б спецом стремительно, затеянного родителями полгода назад размена начала новую, и впрямь новую — чуждую доселе коммунальную, в соседстве с маминой мамой — нелюдимой, форменной букой — жизнь.

В эту новую жизнь Эля втащила книжки, родимых богемных девочек, работу и басиста. Одногруппника Еленушкиного фронтмена. Скучно не было. А апельсины и ананасы ей привезли бабушки, выпестовавшие её две папины тётушки…

Продолжение следует...