Когда что-то пошло не так

Он заметил их сразу, как только они появились в конце переулка. Явно не местные: слишком цветастые, мотыльковые одежонки на девчонках, чересчур гламурные шорты на парне. “Раньше за такие сразу пятнадцать суток давали!” — мелькнуло в голове. А они уже стояли за забором: 

— Дед! Хватит травку поливать! Плесни на нас! А то – жара! – что-то его настораживало, но вдруг захотелось схулиганить, и он направил на них шланг… 

— Ай! Ой! Дед, ты что? Мы ж пошутили! — троица завизжала и запрыгала, размахивая руками и толкая друг друга под струю. — Дед, кончай! Вода же ледяная! — и когда он отвел шланг обратно на зелень, девки принялись теребить свои и без того скудные платьишки, оттягивая мокрую ткань от рёбрышек-пупочков:

— Дед! Мы как дальше пойдём? Пусти хотя бы посушиться!

— Вон калитка! Заходите! – буркнул и демонстративно отвернулся. Мол, пох ему их переодевашки-загорелые ляжки и прочие девические засветы.

А те разнагишались совсем “неподецки”: когда оглянулся, на девчонках не было ничего, кроме стрингов и растянутых на тесёмках лоскутков ткани, едва скрывающих соски подпружиненных пуш-апами грудок; парень, отойдя за яблоню, безо всякого стеснения выжимал свои шорты. Цветастые шмотки висели прямо на заборе, демонстрируя всей округе, какие у него сегодня гости. 

— Дед! Мы у тебя малину похаваем, пока одежда сохнет?

— Ешьте, сколько хотите! — недоброе предчувствие все сильнее охватывало его, и малина представлялась вполне приемлемой платой за то, чтобы они отвязались.

Рыженькая с парнем сразу юркнули в кусты, но вторая, высокая и загорелая, лишь проводила их высокомерной ухмылкой:

— Дед! Я у тебя в теньке посижу! — не спрашивая разрешения, пошла в дом; стоя посреди грядок, он, по стуку ее каблуков, вычислил, что девушка мельком глянула на кухню и поднялась на второй этаж.

“Однако! Как при обыске!” — он кончил поливку и пошел за ней следом: на воровку не похожа, но береженого и бог бережет!

Высокая и загорелая ходила по залу, рассматривая копии известных картин, которые намозолили глаза дома и были сосланы на дачу.

— Подлинник? — спросила, остановившись возле репродукции “Портрета с Саскией” Рембрандта.

— Что вы! Подлинник — он в Дрезденской галерее! — девушка опять ухмыльнулась чуть высокомерно и, вызывающе покачивая бёдрами, перекочевала к следующей картине.

— А эта? — он рефлекторно проследил, как при этом переходе переливались  мышечные волокна под кожей ее обнаженных ягодиц, и вдруг подумал: а девчонка-то неплохо накачена! Не Шварценеггер, но если такую вязать придется, то один и не справишься!

— Тоже копия! — ответил неожиданно спертым голосом, хотя картина была настоящим, пусть и малоизвестным творением Александра Бурака. “Кубики вон на животе так и играют! Не у каждого мужика так! И каблуки-то — не меньше шести дюймов! Как на таких от станции сюда дошла? На автомобиле приехали? Тачку где-то оставили, а сами сюда? И ведь авто без присмотра не бросишь! Значит, их не трое, а больше?” — с опаской выглянул в окно. Но там все спокойно: рыженькая и парень лопали малину и попутно лапались, пытаясь кормить друг друга ягодой “из клюва в клюв”.

Высокая и загорелая прошлась от стены к стене, все-также покачивая бёдрами, и замерла перед копией Пикассо; упавшие на щёку пряди придавали ее лицу даже некоторую одухотворенность.

— А это? Кто-нибудь из кубистов?

— Да! — выдавил спёкшимся горлом. В голове крутились ориентировки. В регионе действовала банда. “Молодые волки” — им уже присвоили титулатуру. Грабили одиноких стариков. Особо не зверствовали. Правда, двоих прижгли паяльником. Еще одного заперли в погребе — мужика нашли только через неделю, чуть живого. 

Судя по показаниям потерпевших, одна или две “мочалки”, как бы случайно, “кадрили” зажиточного буратинку в годах, напрашивались в гости, выведывали, где что лежит; а потом появлялись парни с паяльником, обчищали “хату”. 

Правда, детальных описаний происшествий не было. Либо прошмандовки цепляли стариканов уже в изрядном подпитии, либо те после клофелина помнили произошедшее с пятого на десятое.

“Значит, теперь за мной пришли? Не надо было дураку строить дачу в два этажа! Выпендрился на свою голову!” — однако вспомнил, что в Управлении у всех, кто с ним в одних чинах, “халупы” в два-три этажа, и в голове пронеслось: “Что ж, мальчики-девочки! На этот раз не на того напали! По крайней мере, теперь наполовину знаю, как у вас это получается! А вторую половину и разгадывать не надо!”

— Хорошо у тебя, дед! Прохладно! — высокая и загорелая шла к нему, и она была настолько обнажена и настолько красива, что он от смущения отвел взгляд. “Надо позвонить в Управление. Сказать, чтобы выслали опергруппу. В наручниках быстро расскажут, кто они и откуда!” — пошарил глазами в поисках телефона, и девушка тут же откликнулась: 

— Мобильник смотришь? Ты его на грядке забыл! Положил на колышек, к которому помидоры привязываешь, — “Когда заметила, сука?” — пронеслось в голове, а девушка подходила, откровенно и даже похабно покачивая бёдрами, ближе и ближе и продолжала все также чуть насмешливо. — Потом он у тебя в грязь свалился. Придется в ремонт нести или новый покупать, — он выскочил на участок. Мобильник действительно лежал в луже воды, натёкшей из брошенного им шланга. Попробовал включить — полный бесполезняк. — Положи на солнышко, — высокая и загорелая вышла из дома следом и стояла у него за спиной. Могла бы и вырубить, если бы под рукой было что-нибудь потяжелее колышков для подвязки помидорных стеблей. — За пару дней дней высохнет, тогда и позвонишь! — совсем оборзели! В открытую говорят, на сколько собираются его выключить! Двух дней как раз хватит и хоромину обчистить, и смыться куда подальше. Гондоны хреновы! Ну, уж нет! И не в таких переделках бывать приходилось!

Из малины высунулись рыженькая и парень.

— Есть проблемы?

— Нет! Идти пора! Надоели уже деду!

— Да ладно! Дед! Далеко отсюда до генеральских дач? — так вот оно что! Целились на кус пожирнее, его же “теремок” случайно на глаза попался!

— Километров пять будет. За час доберетесь. Кто на каблуках — за два.

— Пять километров по жаре канать? Давайте хоть пожрём на дорожку! А вечером, по холодку пойдем! Слышь, дед! Мы с собой бутылочку Божоле прихватили. Отведаешь с нами бургундского пойла? Только закусь какую найди, а то окосеем, тут же под забором спать ляжем! — вот оно что! Значит, клофелинить будут!

— Картошку вареную с лучком будете? — принялся подыгрывать, изображая дачного недотёпу-простачка.

— Это с Божоле-то?

— Так я своего достану. Яблочный сидр! К картохе самое то! А девчонки пусть Божоле пьют, я им черешни на закусь нарву! — он резал салат и злился: “Ни на секунду одного не оставляет! — собирался через заднюю калитку втихую добежать до  соседей, попросить вызвать полицию, но высокая-загорелая тут же напросилась в помощницы, стояла в ошеломляющем своем неглиже напротив, чиркала ножиком по разделочной доске и смотрела в упор глубокими бархатными глазами. — Не в сортир же у нее отпрашиваться!”

За столом следил, чтобы ему не подвалили клофелина. За божоле и домашним вином время бежало быстро. Уже темнело, когда девчонки действительно запьянели и начали ссориться. Сначала из-за парня, потом — просто так, тупо, крикливо, по-бабьи. Когда пацан принял сторону рыженькой, высокая загорелая полыхнула:

— Ну и проваливайте! Куда хотите! А я, вон, с дедом останусь! Дед, пустишь переночевать?

— А что? Ночуй! — значит, не всё так просто. В их плане есть какой-то подвох, ловкий ход! Скорее всего, те двое насветятся в ближайшем кабаке, сфабрикуют алиби, а третья будет здесь изображать пьяную засранку и держать его под контролем. Впрочем, с одной, да еще прибухнувшей, справиться проще. 

— Ляжешь в спальне! — распорядился, когда они остались вдвоем. — А я здесь, по-стариковски! — кивнул на диван в углу зала с картинами.

— Слушаюсь, мон колонель! — она вытянулась в струнку, отдала честь, козырнув к мелированной шевелюре, и, качаясь на аршинных каблуках, пошла в их семейную санкта санкторум.

“Мон колонель”? — после выпитого мысли вязко путались в голове. Значит, навели-таки справки? Готовились прийти именно сюда? 

Зарядил картечью охотничье ружье и сунул за спинку дивана. Раз “мон колонель”, значит, знают, на что идут! 

Или все-таки девчонка брякнула первое, что на шальной ум пришло? Хотел дойти до соседей, позвонить в полицию, но раздумал. Надо стеречь сучку. А то сбежит и предупредит своих. Он возьмет один всех троих. Справится!  И тогда станет ясно, кто пойдет на пенсию, а кто — в гору!

Старался не спать. Вспоминал приемы против ножа, способы уклонения от биты. 

Девушка пришла уже под утро. Он видел, как лунные отблески переливаются по извивам и изгибам ее смуглого тела; удивился: “Зачем сняла купальник? Ах, да, чтобы не испачкать в крови… Не отстирывать потом”,  — понял, что не помнит ни одного приема от ножа, облился холодным потом и вдруг услышал:

— Дед! Ты что ко мне не идешь? Скучно так просто спать-то! — он смог только издать горлом какой-то защемленный писк. — Ну-ка! Двигайся! — она скользнула к нему под одеяло, обволокла невесомым теплом, шепнула в ухо:

— Хватит старого пердуна изображать! Я что, не вижу? У тебя перископ выше пупка торчит!

Утром проснулся первым. Приподнялся на локте, взглянул на замурзанную мордашку. Догадка толкнула под сердце точно так, как вчера, когда сообразил, что она — из банды. 

Черт! В ней моя сперма! Стоит ей дойти до любого отделения и накатать заяву об изнасиловании, и их игра сделана! Конечно, ему замять это дело — пара пустяков, но чем трепать нервы и хлопать глазами перед начальством, проще откупиться! Заплатить этой твари и ее подельникам!

Теперь не ей меня, а мне ее придется не отпускать ни на шаг. Пока у нее там не рассосется. Или не впитается. Как у них это происходит? И сколько времени займет? Черт! На выходные приезжает жена! Что делать с этой курвой?

Девушка открыла глаза, поймала его взгляд, улыбнулась — открыто, счастливо.

— А кофе в постель? — и он оторопел от ошеломляющей мысли. Только что — минувшей ночью — эта девушка одарила его собой. Сотворила своим бесстыжим телом нечто такое, что к нему вернулось то ощущение яростного, беспамятного овладения чужой плотью, которое истерлось в нем за долгие годы супружеской жизни, за тысячи сеансов монотонного матримониального секса. Одного из тех ощущений, ради которых только и стоит жить. Она сделала это для него, а он теперь прикидывает, как верняком отправить ее на зону. Ну и что с того, что вор должен сидеть? Его хотят ограбить? Шантажировать? Отобрать деньги или, пусть, даже эту хоромину? Какие деньги, какие хоромы сравнятся с тем даром, которые она принесла ему?

— У меня нет кофе, — промямлил растерянно, словно пятиклассник, не выучивший урок.

— Хреново! — она откинула одеяло, села на кровати, и ее нагота так полыхнула перед его глазами, что он едва устоял на ногах. — А вааще пожрать есть? Нагулял ты мне, дед, этой ночью аппетит…

— Нет… Все вчера съели!

— Как же ты живешь, дед, без подкожного слоя? На одну пенсию? Блин, и я карточку в клатч этой рыжей дурёхе положила! Что будем делать, дед? У тебя карточка есть? Давай, до магазина добегу, а ты пока корешков-вершков для приправы на огороде нарви! — “Вот оно! — опять тревожная игла кольнула мозг. — Заяву хочет-таки писать! Ну, нет, не выйдет!”

— Вместе сходим! — буркнул как бы индифферентно. Девушка встала, подошла к окну, потянулась во всем своем неглиже на фоне ослепительного утреннего сияния, и ему, чтобы устоять, пришлось ухватиться за спинку стула.

— Боишься, сбегу с твоей карточкой? —  глянула через плечо со своей высокомерной усмешкой на губах. — Вместе — так вместе! Я свои шмотки вчера на заборе сушиться оставила. Принесешь? А то так и пойду, — и он, как мальчишка, побежал за ее цветастыми лоскутками, но они не висели на заборе, а валялись в грязи посреди грядок, и, возвращаясь, он мог лишь виновато выдавить:

— Это не я…

— Вот уроды! Взяли, и платье мне напоследок изгадили! Ну, дебилы!

— Может, собаки ночью? — пробормотал он.

— Собаки по ночам спят! У тебя, дед, есть что одеть? — не дожидаясь ответа, сунулась в шкаф, сняла с вешалки одну из его рубашек, накинула на плечи, застегнула на пару пуговиц, крутанулась перед зеркалом — смуглые ягодички при каждом движении так и выпрыгивали из-под подола рубахи. — Ну, что, пойдем?

— Ты бы трусики одела!

— Да ладно! Ты всё видел, а на остальных мне до лампы! — они шли по единственной улице посёлка, и он чувствовал, что на них смотрят из каждого окна, из-за каждого забора. И что ей это нравится! И она, по-жеребячьи коздыляя на своих шестидюймовых каблуках, словно кричит на всю деревню: “Смотрите все! Какого мужика отхватила! Пусть седой, зато матёрый! А как он меня трахает!”

Пот ручьями струился по его вискам, и он суматошно прикидывал: “По логике, ей бы таиться, а не экспонироваться на весь посёлок. В чем же их подвох? Скомпрометировать хотят? И те двое фоткают из-под кустов?” — представил себя, идущего по деревенской улочке под руку с голоногой шлюшкой, внагляка семафорящей сквозь тонкую ткань его рубашки всё еще багровыми после ночных ласк околососковыми венцами, и оторопел. Да за такую картинку не на пенсию, а куда подальше пошлют! А если в интернете, в сетях растасуют?

— Дочка навестить приехала? — игриво улыбнулась продавщица за прилавком поселкового магазинчика и принялась доставать с полок баночки-пакетики, на которые без счету указывала его спутница.

— Племянница из столицы! — сперто выдавил из плавящихся легких. Подумал о том, что продавщица — баба тёртая, высокую-загорелую срисовала чётко и сообщит, куда надо. К вечеру надо ждать подмоги. А пока…

Обратно возвращались тем же порядком: он тащил бесчисленные пакеты, девушка шастала от забора к забору, срывала со свисающих над дорогой веток незрелую черешню и без всякого стеснения нагибалась к торчащим у обочине цветикам-былинкам.

После завтрака он мыл посуду.

— Дед, а ты с какого года? — услышал со второго этажа. Не без гордости назвал дату — все-таки не каждый мужик в его возрасте выдаст молодой девке такие обороты. Тут же осёкся. Метнулся наверх: так и есть! Она нашла потайной сейф, и ведь сам тысячу раз кому только ни говорил, что нельзя использовать в качестве кода год своего рождения!

Высокая и загорелая стояла возле открытой дверцы и примеривала на палец кольцо его жены. Дорогое, с брюликом. Его подарок на 25-летие совместной жизни

— Положи на место! — бросился к ней, но девушка ловко отскочила, дразня сверкающим на пальце украшением:

— Не поймаешь, не поймаешь! — носился за ней по всему дому, потом выскочили на участок, и он догнал ее посреди грядок; хохоча, девушка потянула его прямо в грязь, оставшуюся после поливки помидор, и вся эта буффонада вновь обернулась бесконечно долгим, плавящим их тела медовой сладостью соитием, улётом во вселенную млечных путей и головокружительных полярных сияний в ее глазах. И потом, когда они блаженно лежали в грязи, она прижималась к его боку все еще набухшей после скороспелого возбуждения, тяжелой грудью и умиротворенно бормотала:

— Какой ты жадинка, дедка! Поношу и верну! Клёвое колечко! — приподнявшись на одно колено, заключила. — Однако, как мы с тобой извозились! Прямо, чушки! Пойдем на речку мыться! Ты в воде пробовал? 

“Эдак меня и клофелинить не придется” — думал он по пути с реки. — Еще пара таких проделок, и сам ноги протяну и в завещании напишу: “Бери, что хочешь!”  На всякий случай спросил:

— Когда твои друзья придут за тобой?

— А, когда рыжей дурехе дуться надоест, тогда и придут. А ты что спрашиваешь? Не нравится со мной? Или сразу с двумя хочешь?

После  обеда провалился в сон. Ему было уже все равно: пусть шастает по всему дому, вынюхивает, выбирает, уносит. Отработала! 

Проснулся, когда уже темнело. Девчонка что-то напевала на кухне и стряпала, потроша купленные утром пакетики. Побежал на толчок на другом конце участка. Не добежал; поливая тугой струей кучу компоста, глянул по сторонам. В коттедже наискосок полуподвальное окно светилось голубоватым светом. Обычно так бывает, когда хозяин особняка — старый и проверенный кореш-сослуживец — приезжает на рыбалку с ночевкой.

 В груди вновь заясило. Вот он — шанс! И на почетную грамоту, и на повышение в звании! Как же! В одиночку раскрыл опасную банду, лично взял главаря! 

Заодно избавится от этой мокрощёлки к приезду жены…

Добежать до соседа — 20 секунд. Объяснить, что к чему — минуты полторы. Обратно — еще 20 секунд. Итого — больше двух минут. За это время марамойка дачу обчистить не успеет, но смыться сможет. Кольцо с брюликом так, кстати, и не вернула!

План созрел быстро. 

— Ты что? Ужин готовишь? Слушай, помоги! Мне из подвала насос для поливки вытащить надо, а там темно. Свечку подержишь, чтобы я в темноте ничего не раскурочил.

Они спустились в подвал. На последней ступеньке он не сильно стукнул девушку — так, как их учили на специальных курсах. Она даже упасть не успела. А когда очухалась, уже сидела, привязанная к стулу, с заклеенным скотчем ртом. Замотала бестолковкой и выпучила глаза, силясь выдавить хоть слово через ленту.

— Не дёргайся. Сиди спокойно. Я тебя вытащу. Друзей твоих, правда, придется законопатить по полной программе.

Побежал к соседу. Тот смотрел футбол по телеку, приветливо махнул рукой:

— Здоров! Ты что такой взъерошенный? А я вот на денек отпросился, на зорьку с удочкой сходить. Дел в Управлении невпроворот! Ты когда из отпуска-то? Или сразу на пенсию подорвёшься? А у нас две новости. Хорошая и плохая. Слышал? Этих ублюдков — “Молодых волков” — таки поймали. Не у нас — у соседей. Вон их куда занесло — совсем другой регион!

— А вторая новость? - выдохнул из пересохшей глотки.

— Прямо и не знаю, что сказать. У шефа дочь пропала. Поехала с друзьями на шашлыки, еще вчера должна была к отцу на дачу приехать — сам знаешь, отсюда всего-то километров пять! И второй день ни слуху, ни духу! Шеф сам не свой. Конечно, девчонка взрослая, могла и загулять, но пойди, объясни отцовскому сердцу. Уже награду обещал тому, кто найдет, а если реально похитили, сказал, за яйца к самой высокой осине повесит и оставит висеть, пока вороны не схарчат!

— Извини! Кажется, утюг забыл выключить! — бежал домой так, как в молодости не бегал стометровку. Но его всё равно опередили. Ждали в бронежилетах и касках, автоматы наизготовку. Из-за спин бойцов виднелись испуганные физиономии рыженькой и ее женишка. 

Значит, они привели. Или, все-таки, продавщица отсигналила?

Когда на запястьях щелкнули наручники, из-за угла вышел сам шеф — при полном параде, но в пижамных брюках. Схватил за грудки:

— Где?

— Да здесь, у меня она! Не беспокойся ты! Всё с ней в порядке! Просто они так появились… Я думал, из “Молодых волков”! — в подвале высокая и загорелая все еще корчилась на стуле, пытаясь освободиться от веревок. Когда ей разлепили рот, закричала:

— Папка, не убивай его! Он не виноватый! Я его люблю! У меня от него, может, ребеночек будет! — короткий начальственный хук угодил ему точно в челюсть. Падая, услышал:

— Зятёк нашелся! Ладно, живи! Благоверная-то к тебе когда приедет? Завтра? Вот и пусть тебя добивает! Ужо позабочусь, чтоб узнала во всех прелестях! Зятёк, твою мать!