ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ХУДОЖНИК (1 часть)

1.

Он, не чувствуя усталости, с каким-то творческим остервенением работал всю ночь. Вдохновение его было ни радостным и возвышенным, когда душа поёт и возникает желание выплеснуть рождённые сознанием образы на холст, а владело им вдохновение томительной грусти. Выдавливая содержимое пузатых тюбиков на палитру, смешивая между собой и наслаждаясь верным цветом и таким привычным запахом масленой краски, он, не спеша, сосредоточенно и болезненно извлекал, как занозу из пальца швейной иглой, извлекал из себя образ юной девушки, его соседки, перенося на картину её неповторимые черты. Больше всего старался изобразить свойственную её двадцатилетнему возрасту мечтательную задумчивость человека, у которого вся жизнь ещё впереди. У него долго не получалось соединить в портрете этот её отсутствующий взгляд, и легкую, едва заметную блаженную детскую улыбку, говорящую, что только плоть её находится рядом, а мысли и чувства, сама душа где-то далеко в другом каком-то прекрасном мире. В котором всё совершенно и гармонично, у людей нежные и трепетные чувства друг другу, нет нашей реальности с её ежедневной борьбой за выживание. Даже время от времени наполняющие его глаза слёзы, комок в горле, не могли остановить Пашу, моего друга художника, работавшего тщательно и осторожно, словно нейрохирург, сшивающий по крупицам тончайшие волокна жизни...

Он был одержим желанием сегодня, пусть к обеду или даже к вечеру закончить портрет Насти, как будто тем самым давал ей вторую жизнь, намного длиннее той первой, что так внезапно оборвалась в двадцать лет. Мысль, что девушка — беззаботная его соседка никогда не сможет ему позировать и время постепенно во многом вытрет её образ из памяти, оставив лишь печальное воспоминание о трагическом событии, придавала силы, отгоняла усталость и сон.

2.

В городе, изнывающим второй месяц от тропической жары, пошёл проливной дождь, затапливая водосточные канавы вдоль дорог и вымачивая до нитки спешащих в укрытие людей, опрометчиво не взявших с собой зонты из-за недоверия к прогнозам метеослужб, с неделю обещавших дождь. Чернецов через слегка запотевшее стекло своего бронированного Мерседеса мрачно наблюдал за происходящим и даже бегущие девушки, босые, с забрызганными грязью ногами, в мокрых платьях и с босоножками в руках не вызывали у него улыбку как бывало раньше в подобных случаях. Через несколько минут Мерседес остановился, выпрыгнувшие из него охранники Чернецова заучено заняв каждый свою позицию, раскрыли огромный чёрный зонт, открыли дверцу машины и замерли в ожидании выхода босса. Сделав несколько шагов в сторону своего помпезного офиса, Чернецов вдруг резким движением руки отстранил от себя зонт, тут же выпавший из рук растерявшегося охранника, и остаток пути до огромного навеса в стиле хай-тек, прошёл под дождём.

— Доброе утро, Сергей Иванович! — приветствовала шефа, вошедшего в приёмную, секретарь-референт Нина Петровна.

Несмотря на возраст, в следующем году ей исполнялось пятьдесят, выглядела она моложаво, крашенные длинные волосы, собранные в причудливый клубок, открывали высокую, ровную без складок и морщин шею. Нина Петровна не имела лишнего веса, была широкобёдрая, что визуально уменьшало её и без того небольшую талию, делая фигуру похожей на перевёрнутый бокал или песочные часы. Ростом она была выше среднего, всегда стильно одета, вот и сейчас на ней был элегантный чёрный костюм: приталенный пиджак, зауженная со шлицей юбка чуть выше колен и белая блузка. Когда она вставала из-за своего рабочего стола и модельной походкой делала пять-шесть шагов до двери кабинета шефа, народ в приёмной (трёхэтажный атриум), мужского пола, пожирал глазами Нину Петровну, я сам не раз это наблюдал и ею любовался, сиживая здесь по часу и более по приглашению Чернецова.

«Как она умудряется всегда приходить на работу раньше меня?» — подумал Чернецов и впервые за двадцать лет её безупречной работы секретарём с утра до позднего вечера, а в приёмные дни до полуночи, пристально посмотрев на Нину, отметил про себя: «Какие у неё небесно-голубые глаза, как у Насти, почему я этого раньше не замечал?!»

Поймав на себе его взгляд, Нина бросилась помогать ему, снимать намокший от дождя пиджак, который повесив на плечики, убрала в шкаф. «Мешки под глазами, веки красные, лицо отёкшее, наверное, ночью плохо спал или вообще не ложился, не бережёт себя!» — она с жалостью посмотрела на шефа.

— Позвони всем, предупреди, что планёрка переносится на завтра, также в десять, ни с кем меня не соединяй часа два, даже с губернатором! — раздражённо сказал Чернецов, обернувшись на пороге своего кабинета, ещё раз пристально посмотрев на неё, подумал: «Все приятели талдычат мне, что раз женился на молодой, пора и старушку-секретаршу поменять на девушку-красавицу! А выкусите! И в беде и в радости Нина со мной, самый преданный мне человек! Выкусите! Не дождётесь!»

Он плюхнулся в чёрное кожаное кресло, стоящее во главе т-образного длинного стола, откинулся на спинку и, нервно вращаясь на нём туда-сюда, стал осматривать свой кабинет. На половину высоты, стены облицованы панелями из массива морёного дуба, кессонный потолок и паркетные полы опять же из дуба, вторая половина стен окрашена в ярко-зелёный цвет, «чтобы глаза отдыхали и нервы успокаивало» — вспомнил Чернецов слова «придурка дизайнера». «Какие нервы могут выдержать, этих идиотов, не способных присмотреть толком за одной девчонкой, за что я им плачу деньги?!» — раздражаясь всё больше, он потянулся за коробочкой с леденцами, полгода они заменяют ему сигареты, нечаянно столкнул коробочку на пол. Ударившись, она раскрылась и украсила паркет разноцветными «льдинками», больше не имея сил контролировать себя, он выскочил из-за стола и с ожесточением стал топтать рассыпавшиеся конфеты и жестяную баночку из-под них! На этот дикий топот заглянула в кабинет Нина Петровна, увидев происходящее, быстро прикрыла дверь, но успела услышать, как шеф гаркнул ей: «Купи сигареты!»...

Минут через десять Нина занесла Чернецову пачку сигарет, которую он тут же распечатал дрожащими руками, закурил, глубоко и жадно вдыхая, глотал дым, как путник в пустыне, изнывающий от жажды воду. Временами он закашливался с непривычки, наклонившись ближе к столу, пристально смотря на небольшой портрет президента в позолоченном паспарту, обращаясь к нему, спросил вслух: «Скажи, зачем? Зачем нам этот капитализм, породивший столько проблем? Голодают люди, гибнут от наркотиков и в криминальных разборках, безработица, разруха кругом!» — он замолчал. «Да вы предатели! Развернули страну вспять!.. Предатели! Вы сделали из нас, бывших советских руководителей, законченных подонков и негодяев!..» — мысленно продолжая свой монолог, он выдохнул весь дым из лёгких в лицо президенту, качнувшись, паспарту упало на пол.

3.

Отец Чернецова, Иван Петрович, большую часть жизни, до самой пенсии, проработал водителем. Водитель водителю рознь, он не сидел за баранкой грузовика или автобуса, он возил председателя горисполкома, имел доступ к исполкомовским пайкам, постоянно привозил домой пакеты с дефицитом, служебную машину использовал как личную, а главное был очень уважаемым человеком. Перед ним многие заискивали, лезли в дружбу, понимая, что в пути, перевозя председателя с места на место, он может, как бы случайно, изложить шефу чью-то болезненную проблему и даже подсказать её решение, ведя дорогой непринуждённую беседу. И в части решения чужих проблем ему не было равных, люди, кто, чем мог, благодарили Ивана Петровича, и вы понимаете, что Чернецовы не бедствовали, жили, как говорится, на всю катушку и на широкую ногу. Жену, она окончила педагогический техникум, Иван Петрович пристроил на хлебное место инспектора гороно, Василиса Ефимовна, так её звали, женщина была цепкая и настойчивая, директора школ её боялись, поэтому всегда встречали «хлебом-солью». Сын Чернецовых, Серёжа, учился в одной из лучших школ города, на руководство которой Василиса имела большое влияние. Если судить по оценкам Серёжа учился очень хорошо, хотя способности его были средние, не секрет, учителя завышали оценки, если он отвечал урок на три, ставили четыре, а если на два, то оценку не ставили, да и на все его проказы закрывали глаза. Маленький Чернецов с первого класса был лидером, ученики его боялись, конечно, не потому что он занимался вольной борьбой, куда его определил папа, а боялись его родителей, их возможностей свести счёты, если что. И когда в борьбе за лидерство с новичком-второгодником Витей Гордиенко, занимавшимся боксом, Чернецов сделал подлость, все промолчали, и не вступились за Витю, которого он подставил, и «боксера», ставшего «вором» с его лёгкой руки поставили на учёт в Отделе по делам несовершеннолетних и родители вынуждены были перевести сына в другую школу.

А произошло следующее: в тот злополучный для Вити день, учителя получили зарплату, и «математичка» должна была вести два урока подряд в пятом «а» классе, где учились Гордиенко и Чернецов. Зоя Фёдоровна, уходя на перемену после первого урока, оставила висящей на стуле свою сумочку, размером чуть меньше портфеля, из которой с любопытством выглядывали тетради и учебники, видимо не желая её, такую тяжёлую, таскать туда-сюда из класса в учительскую, а может быть, впопыхах, забыла взять с собой. Когда многие ученики, в том числе и Витя, вышли из класса побеситься на перемене, Серёжа по-хозяйски залез в сумку «математички Зойки», достал из неё всякие косметические принадлежности, показывая их ребятам, оставшимся в классе, губнушкой накрасил себе губы, чем всех рассмешил, продолжая извлекать содержимое сумки, он обнаружил кошелёк. Чернецов открыл его, увидел деньги, ехидно заулыбался, родилась идея расправиться с конкурентом Витюшей, который был старше и сильнее, да ещё боксом занимался, в борьбе с ним за лидерство нужна была хитрость, и вот она, удача! Он взял из кошелька немного денег, выглянув в рекреацию, позвал своего друга Женьку из параллельного класса и, вручив деньги, отправил его в магазин, купить конфет, а сам подбросил кошелёк Витюше в портфель, чтобы «Зойка» сразу заподозрила неладное, её сумку в открытом виде поставил на учительский стол...

Когда Зоя Фёдоровна увидела на столе свою широко раскрытую сумку, то также широко открыла рот и побелела лицом в дурном предчувствии. Она, как тигр на мясо, бросилась к ней, тщательно порывшись в сумочке, не смогла найти кошелёк и внимательно, из-под очков посмотрела на учеников, смиренно сидевших за партами сложив перед собой руки...

«Зойка», «заучка» (завуч) и «директриса» проводили обыск в пятом «а» классе, не имея подобного опыта, с брезгливостью вытряхивали содержимое портфелей на парты, от этих следственных действий и чувства стыда румянец выступил на лицах педагогов. Пропажа, естественно, вскоре обнаружилась, Чернецов победно смотрел на Витю.

4.

— Нина, собирайся, поедешь со мной, вместо себя оставь Галю и дай команду уборщице, пусть приберёт у меня в кабинете!

— Сергей Иванович, я уже дала указания, Галя сейчас подойдёт, через пять минут буду готова!..

Когда они выехали на загородное шоссе, Нина не сразу поняла, куда они едут с Сергеем Ивановичем, но вот машина свернула на просёлочную дорогу, отсыпанную щебнем, и она догадалась: «Едем к шефу на дачу! Зачем только? Может он хочет сделать то, на что не решался все двадцать лет совместной работы, и остаток дня, а может весь вечер, они прекрасно проведут вместе? Теперь понятно, почему он сам сел за руль и отпустил охрану!» Она всегда к этому была готова, потому, что любила его и полигамный Чернецов время от времени, сказать точнее раза три-четыре в год, вплоть до сегодняшнего дня, оказывал знаки внимания. Когда ей казалось, что до романтических отношений между ними рукой подать, неизвестно откуда, подобно урагану, в жизнь шефа врывалась очередная деваха. Которая, проявляя моральную гибкость, не изнуряя его ухаживаниями, раздвигала ноги, в надежде получить золотой ключик от дверцы, за которой счастливая обеспеченная жизнь: особняк в несколько этажей с прислугой, шопинги, дорогие кабриолеты, поездки за границу к морю или просто потусить в Париже, Лондоне... А с Ниночкой отношения возвращались в рабочее русло, лишь в перерыве между девахами Сергей Иванович похотливо на неё посматривал, так от года к году всё повторялось, и незаметно пролетели двадцать лет, в течение которых она вышла замуж, правда довольно поздно и не по любви, в тридцать восемь родила дочь...

... Проехав несколько километров, неожиданно для Нины, Чернецов не поехал на дачу, а свернул на узкий грунтовый проезд через лесопосадку частично заросший травой, колея еле просматривалась, под колёсами трещали сухие ветки, с каждой минутой признаков дороги становилось всё меньше, местами на ней уже поселились мелкие кустарники, и он вынужден был остановиться. Выйдя из машины, Чернецов открыл дверь со стороны Нины, она, держа колени вместе, развернулась на сидении к нему фасадом, аккуратно опустила ноги за колею, разбитую в грязь передними колёсами, и подала ему руку. Резким движением он выдернул её из машины, держа за руку, потащил, она чтобы не испачкать туфли, на ходу сбросила их, скользя по мокрой, грязной траве босыми ногами, последовала за ним. Чернецов широко шагая спиной вперёд, как бы танцуя танго, притянул Нину к себе, помогая свободной рукой, резко повернул её лицом к машине, так что ноги коснулись переднего бампера, задрал юбку, сорвал с неё кружевные трусики, отшвырнул их в сторону, силой повалил её на капот...

Она робко вскрикнула, когда его почувствовала, потом затихла, дрожа от страха, терпеливо ждала, когда всё закончится. Он делал толчки с такой злостью и остервенением, что тело её ёрзало вверх-вниз по капоту, ноги то касались, то отрывались от земли, шильдик-прицел Мерседеса больно упирался ей в живот, коленки тёрлись о радиаторную решётку. Наконец, всё закончилось, он оставил её, застегнул ширинку, поправил ремень, она всё ещё продолжала лежать на капоте, не двигаясь, раскинув руки. Он, как ни в чём не бывало, игриво хлопнув её по попе, сказал: «Поехали, дел по горло!» Нина встала, осмотрелась по сторонам, увидев то, что искала, покачиваясь, подошла к обочине, подняла свои трусики, вытерлась, машинально положила их в карман пиджака и направилась к машине...

Развернуть Мерседес не получилось, и Чернецов стал выезжать на просёлочную дорогу задним ходом, поглядывая на Нину в зеркало. Она сидела как истукан, положа руки на колени, время от времени всхлипывая, слёзы текли из её глаз, смывая тушь с ресниц и оставляя темно-серые потёки на щеках. Через пару минут Нина упала лицом на заднее сидение, разрыдалась, и рыдала всю дорогу, не переставая, пока Чернецов не остановился у подъезда дома, где она до сегодняшнего дня довольно счастливо жила с мужем и дочкой, но осознала это только сейчас, после того, что с ней случилось. Она стремительно выскочила из машины, побежала к подъезду, забыв туфли, которые Чернецов тут же бросил ей вслед со словами:

— Трагедию не делай, не целку потеряла! Не забудь, завтра рабочая суббота!

5.

«Как ей теперь смотреть в глаза мужу, что сказать про большой синяк на животе и потёртые коленки? Она не сможет больше работать у Чернецова! Что делать?» — задавала она себе вопросы, поднимаясь в лифте на двенадцатый этаж, и не находила на эти вопросы ответа...

И вот, Нина в своей квартире набирает в джакузи воду, принесённый из кухни большой нож для резки хлеба вставила в решётку мыльницы, разделась догола, стала представлять себя мёртвой, лежащей в окровавленной воде. Она ужаснулась, как своим поступком может испортить, осложнить жизнь мужа и дочери, как все будут шушукаться за их спинами, а в школе, одноклассники её Танечки будут дразниться и смеяться. Нет! Смерть должна быть случайной, а не выглядеть самоубийством, можно выпасть из окна, как раз планировала на днях помыть окна...

Нина лежала животом на подоконнике, находясь в приятном равновесии, было ощущение, что она сделала «ласточку», в молодости у неё был разряд по гимнастике, и ей, оставалось только чуть-чуть потянуть пяточки вверх, чтобы сорваться вниз, и в этот момент она увидела мужа с дочкой, идущих к подъезду и что-то взволновано обсуждающих...

Нина закрыла окно, прошла в гостиную, поставила пластинку с любимой песней мужа «Над землёй летели лебеди», легла на диван, и поджав под себя ноги, разрыдалась...