Зомби (окончание)

Поскольку местное население не впускало Скрыбочкина в свои жилища, а как раз подоспел сезон дождей, он поселился в старом склепе на городском кладбище.

Правда, в отдельные моменты оставаться на месте ему казалось небезвредным. Так, например, когда Скрыбочкин от нечего делать пытался сложить в уме общую картину мира, и ему представлялась вероятная конечность вселенной, у него начиналась клаустрофобия. От которой он с криками ужаса вылетал из склепа, чтобы неумышленным образом бегать по городу и врываться запредельными кошмарами в сновидения жителей Порт-л-Пренса.

Впрочем, подобное случалось редко.

...Однажды вечером Скрыбочкин сидел в пустынном баре и с мучительной приятностью изнемогал от скуки и шестой бутылки джина, в последние полчаса почти неотрывно глядя в стакан с чувством глубокоумственного наблюдателя неживой природы. От такого времяпрепровождения его клонило ко сну, но тут в дверях вдруг раздался голос на ломаном русском:

— Ньет-ньет, сюда нилзя! Здесь зомби! Страшно сильный!

Он обернулся. На пороге стояла белая пара: сухой красноглазый мужчина при усах и погонах майора РФ под руку с высокой блондинкой аппетитных форм. Им сопутствовал дрожавший, как осиновый лист, двухметровый мулат в форме гаитянских ВВС. Он тянул приезжих господ назад, уговаривая их не входить в бар, и в его расширенных зрачках плескались отблески ужаса.

— Чепуха на постном масле, — махнул рукой майор. — Какое может быть зомби в наше время? Знаем ваши штучки: пугаете туристов разной вудуистской экзотикой. Со мной этот номер не пройдёт, зря стараетесь. Русского офицера нечистью не испугать!

— Верно, чего меня пужаться, я ж не злой, — обрадовался Скрыбочкин. — А ежли про меня в каких-никаких местах идёт дурная слава, дак энто несправедливо, энто тёмные люди по своей недограмотной глупости распускают дезинформацию. Между прочим, я иногда и тверёзый бываю. Не говоря уже об том, што сохраняю здравомыслимость в любом состоянии.

— Видишь: он, оказывается, ещё и по-нашему умеет шпрехать, — проговорил майор на ухо своей спутнице. — Сразу видно, что подсадная утка.

Они вошли. А чернокожий капитан остался за дверью.

— Выпьем, — предложил Скрыбочкин, выудив из-за стойки несколько разнокалиберных бутылок.

— Да нет, — смущённо пошевелил носом майор. — Гурдов нам ихних по командировочному мало выделили. А надо ещё всякого барахла накупить, чтобы дома, понимаешь, торгануть.

— Не бери в голову. Я угощаю. Знаешь, братан, где они у меня все? — Скрыбочкин поднял к глазам серый от кладбищенской пыли кулак и ударил им по столу. — Уважают! У меня тута полное государственное обеспечение: бери што хочешь. Не только себе, но и земляку могу дозволить. От души. Пей забесплатно ради исключения.

— Это другое дело, — обрадовался гость. И, забыв о своей спутнице, занялся алкоголем. Впрочем, белокурую красотку тоже не требовалось приглашать дважды.

Между первой и шестой бутылкой чего под руку попадёт майор поведал свою историю.

Его фамилия была Сундуков. Прибыл он сюда в командировку вместе с женой Анжеликой (которая, кстати, скинув туфельки, уже старалась под столом прижаться к Скрыбочкину между коленей). А служил он совсем недавно ординарным лейтенантом екатеринодарского авиаполка. И, по своей азартной натуре имея пять миллионов карточного долга, не упускал любой игры где бы то ни было. Однажды, являясь дежурным по караулам, он играл ночью в преферанс, запершись с тремя арабскими курсантами на складе горюче-смазочных материалов. Тут случилась попытка военного переворота в Москве. Изменники в военном руководстве стали поднимать полк по тревоге, дабы тот летел к столице выбрасывать десант на Белый дом. Однако преферанс был в разгаре, ставки оказались слишком высокими, и Сундукову шла карта. Потому он приказал часовому никого не пропускать вплоть до применения оружия. Двое суток самолёты не могли заправиться горючим. По причине чего екатеринодарский авиаполк не вылетел на Москву, десантный штурм не состоялся, и переворот провалился. Затем, правда, Сундуков спустил арабам имевшиеся у него деньги и два золотых зуба. И, сдав караул, оказался арестованным для трибунала.

По счастью, после расследования Сундукова представили к звезде Героя. Ему дали звание майора и хотели назначить командиром полка. Но в связи с алкогольным синдромом и слабой лётной подготовкой перевели военкомом в Центральный округ Екатеринодара.

Новая работа оказалась хуже каторги. Требовалось выполнять план, а призывники, как назло, от армии уклонялись, предпочитая записываться в казачье войско, где самогон и никакого устава. Слава богу, хоть правительство Гаити разрешило завербовать на своей территории контрактников.

— Слышь, может, и ты запишешься, а? — напористо дышал в стакан военком Сундуков. — У нас большие дела в армии назревают: скоро пойдём в атаку на пиндосов по всем фронтам! Произведу тебя сразу в командиры отделения. А то — хочешь, на должность замкомвзвода устрою? Это же лучше, чем сидеть здесь бездейственно и смотреть, как драгоценное время проходит мимо!

— Нет, я не согласный, — открещивался от предложения Скрыбочкин. — В одних делах сидеть бездейственно и упускать драгоценное время — может быть, и смерти подобно, а в других — наоборот, никакого действия совсем и не надобно для правильного результата общей пользы.

— Крупно ошибаешься, друг, — не отставал Сундуков. — Такая демагогия годится разве для штафирок, а не для нас, нормальных мужиков с военной косточкой. Ведь мы не можем, как скользкие существа, зарыться в землю и ни о чём не беспокоиться. А я предлагаю тебе нормальную перспективу, сам посуди.

— На кой хрен мне сдалась эта ненормальная перспектива, — отрицательно мотылял головой Скрыбочкин. — Не соглашуся ни за што, хучь ты об том певчим сверчком разливайся. Можешь даже не тратить силы на уговоры, не хочу.

— И всё-таки, почему не хочешь?

— А потому што микроскопическую картинку ты мне тута обрисовываешь. Ну подумай, чего я не видывал в отой России? Всё видывал-перевидывал от корки до корки. Какие там могут наблюдаться явления, кроме безрассудства? Нет, совсем не соблазнительно мне туда возвертаться. Ежли хочешь знать, то у меня и здесь положение в обчестве приличествующее. Как говорится, сыт, пьян и нос в табаке. Так што, друже, не обижайся, не поеду.

Воспоминания о прежней жизни и сравнения с текущим моментом плавали, кружась и перемешиваясь в уме Скрыбочкина, подобно кускам белой и красной рыбы, аппетитно танцующим в кипящей тройной ухе, в которую остаётся только ширнуть горящей фруктовой палкой для вкуса да влить полстакана водки для душевности, а потом снять кастрюлю с огня и начать праздник желудочных ощущений и медитацию с песнями и плясками вокруг костра.

По ходу беседы Скрыбочкин неотрывно оглаживал взглядом Анжелику, в коей неукоснительно чувствовалась женщина, не отягощённая запретами морали. Нет, супруга майора Сундукова не производила напрасных звуков и движений, а лишь с умеренной частотой подносила к пухлым губам бокал с вином, изящно оттопыривая мизинец с алым лаком на ногте, и этого было вполне достаточно, чтобы потерять голову. Скрыбочкину казалось, что ещё секунда-другая — и он сам заструится следом за своим взглядом, обезоруженный удовольствием созерцания представительницы слабого пола давно забытой белой масти. Наконец он не утерпел и обронил как бы между прочим:

— Гляжу, бабец у тебя окладистый, чистый пирожок с повидлом. Я б с ей — того... не против бы спознаться поближе.

— Да ну её, — отмахнулся майор, перекосоротившись, точно слова несвоевременными пальцами развели щекотку у него во рту. — Радости от неё никакой, честное слово. Лярва последняя, не хочется даже говорить, весь гарнизон знает.

— Не скажи. Женщина — она завсегда нужду сполнить не помешает, — возразил Скрыбочкин, остро ощущая под столом Анжеликины подвижные ноги. Уже месяц, как он позабыл про слабый пол, а теперь организм требовал восполнения пробела.

Полковник допил стакан, поднялся и, прихватив в карман бутылку виски, повлёк призывно хихикавшую Анжелику на свежий воздух:

— Пойдем, милая, счас я тебе покажу всю свою достопримечательность...

— Стойте! — ринулся за ними Сундуков, тщась попасть в смутный просвет между столиками. — Мы даже контракт ещё не подписали! Я запрещаю!

Скрыбочкин не стал ввязываться в препирательства, лишь выговорил сквозь зубы:

— Чем зазря напрашиваться на неприятности, нечаянный челувек, лучше веди себя правильно, без ужимков!

После чего свалил майора досадливым ударом в ухо.

Чувствуя в себе разлад и неопределённость, Сундуков подполз за помощью к затаившемуся на улице чернокожему капитану.

— Это произвол! — прокричал он срывающимся от возмущения голосом и мучительно стараясь придать своему телу максимальную убедительность. — На моих глазах непотребность и беззаконие! На ваших глазах! Вызовите полицию!

— Никто не придёеде — прозвучало в ответ.

— Почему?

— Я же предупреждал: это зомби, его пули не берут, — прошептал капитан. И скорым шагом пустился наутёк.

 

***

 

Держась за руки, Скрыбочкин и его спутница двигались расфокусированными шагами по улицам в свете луны, звёзд и фонарей. По дороге Анжелика покусывала Скрыбочкину мочку уха и притворно артачилась:

— Ах, все мужчины такие ветреники! Наша встреча для вас — наверняка ничего особенного: одна среди тысяч. Ну признайтесь честно!

Скрыбочкин признавался, со скромным видом склонив голову:

— Честно! Неправда твоя, красотуля! Я сразу — как глянул на твои коленки кровосочные — дак меня точно горячим колом в сердце штырнуло: теперь среди всего женского полу ты единственная мне взапомнишься, покамест я буду ходить живыми ногами по белу свету. Не нуждаться в тебе — это свыше моих челувеческих возможностей!

— Мне нравится вас слушать, но вы, наверное, говорите всё это ради красного словца, — хихикала Анжелика.

— Красное словцо всему начало, — напористо намекал Скрыбочкин. — А што дальше промыслится, дак то едино от нас двоих зависит. Потому любая словесность рано или поздно оказуется недостатошной, надобно же когда-нито и к действию приступать!

Она не унималась:

— Но я не могу так сразу, я приличная дама. Давайте сначала сходим в кино.

Даже если б в Анжелике с первого взгляда не угадывалась способность без следа пожирать имена мужчин, взамен перелицовывая страсти своих партнёров в более яркие цвета, бурно сгорающие и бездымные, то и всего остального, выявлявшегося беглой ощупью, Скрыбочкину было бы вполне достаточно. Потому он не задумывался о выражениях, а с потерянной головой влажно дышал ей в шею, жевал верхнюю часть её блузки и возбуждённо всхлипывал:

— В кино далеко отсюдова идтить... Шкуру крокодиловую хочешь?

— О, хочу, конечно!

— Будет тебе. Как раз пригодится на чемодан для дороги...

— Просто прелесть, какой вы брутальный!

— Не знаю, каковым кажуся со стороны, однак для тебя, красуня, — готовый хучь груздем в кузов залезть!

...Когда они добрались до кладбища и зашагали по смутным дорожкам среди памятников, сворачивая то влево, то вправо, блондинка примолкла. Склонив голову набок, она некоторое время слушала чуткое молчание ночи. А потом тревожно поинтересовалась, перейдя наконец на «ты»:

— Послушай, а ты и в самом деле зомби?

— Навроде того, — ответил Скрыбочкин, с задумчивой улыбкой распугивая москитов под её платьем. — Случалось заради служебной необходимости и гнидой оборачиваться, и по линии безопасности работу сполнять. Много чего было давным-давно тому назад, у меня и памяти навряд настачится на каждую пертурбацию. А теперь — вишь, как судьба розпорядилася: начисто лишила меня прежнего обличья перед людским мнением. Ничего, трава и цветы — они тоже вырастают из грязной почвы, и это не мешает им тянуться до чистого воздуха и солнечного света... О, гляди, вот и мой склеп. Да не пужайся, это же вполне отличное место для любого хорошего челувека, сухое и располагающее. Давай заходь, не стесняйся.

— Но сегодня такой прекрасный вечер! Может, погуляем ещё немного?

— Потом-потом погуляем. Сначала в гости до меня зайдём для лучшего знакомства. А то поздно уже, да и скоро дождь, наверное, будет.

Их взгляды встретились и погрузились друг в друга. И Анжелика шагнула вслед за Скрыбочкиным в неясное для зрения, но многообещающее пространство.

Ему хотелось позабыть свой подлинный образ и плакать от этой потери светлыми слезами; но слёзы начисто отсутствовали в его организме. Для них просто не оставалось места из-за переполнявшей Скрыбочкина и стремившейся выволдыриться наружу нечеловеческой жажды женского тепла.

— Счас я буду тебя исследовать с подробностями, — сказал он, крепко обхватив Анжелику обеими руками и притиснувшись к ней всем телом.

— Да, да, исследуй меня! — раскрыла она губы навстречу этому новому для себя человеку. — Изучи мои закоулочки!

— Изучу-изучу, не сумневайся... — с горячими присвистами и всхрапываниями Скрыбочкин принялся нетерпеливо покусывать её уши и щёки, шею и плечи, сделавшись похожим на сатира, соблазняющего вечнозелёную дриаду.

— Сделай мне что-нибудь такое, чего ещё никто не делал!

— Ага, это можно, это я запросто. Счас исделаю...

Вокруг лежала ночь, и они оставались в тесноте взаимных объятий не поддававшийся подсчёту срок, а их языки, подобные ласковым дельфинам, скользили друг по дружке в неугомонном темпе простого животного веселья. Ощущения затопили Сидора Скрыбочкина и Анжелику Сундукову, как быстрая вода вышедшей из берегов реки в пору половодья. Обоих жгло пламя не хуже адского, и они торопились в этой блаженной геенне соединиться ещё крепче, сплавиться, будто два металла, позабыв об остальных понятиях обыденного существования, ненужных и слабоудовлетворительных. И если всё, что произошло между ними посреди продолжительной темноты, нельзя назвать нежной любовью, то, по крайней мере, можно обозначить безудержной страстью. Перед которой любые благоуханные соблазны мира отступили в далёкую сторону бледными призраками. И вообще, что такое для сумасшедших чувств бесполезные слова, когда остались одни горячие телодвижения и стоны, и крики вперемешку с радостным хохотом — таким, что, не дождавшись рассвета, кладбищенский сторож лишился рассудка, а окрестные собаки навсегда потеряли дар голоса.

Мало что могло — в смысле секса — превзойти воображение Анжелики. Однако Скрыбочкин умудрился-таки превзойти. Отчего в глазах партнёрши достиг окончательного соответствия своему потустороннему статусу. Впрочем, ему это было уже без разницы. Ибо какая может предполагаться разница, когда получил желаемое? Таким образом, мир для него нисколько не пошатнулся, а лишь временно сгустил формулы чувствительных красок в отдельных местах его сознания и остался стоять на прежней позиции.

 

***

 

На следующий день супруги Сундуковы должны были отплывать в Россию. Скрыбочкин с Анжеликой успели в порт за полчаса до отправления корабля. А через несколько минут подошёл и майор Сундуков. Который по своей русской скрупулезности всю ночь не мог оставить бар с безвозмездной выпивкой и теперь принёс на себе ящик шотландского виски.

Майор не помнил зла. А также уже почти не помнил ни себя, ни своего текущего мировоззрения. В ласковом медовом свете утреннего солнца они втроем ещё пили на брудершафт, крепко обнимались и наугад целовались промеж собой, и смеялись, и плакали дружелюбными слезами, и даже в моменты избыточных чувств принимались приплясывать, сплетаясь и расплетаясь, точно обрывки живой гирлянды, занесённой сюда из неведомых счастливых краёв и теперь старающейся в лихорадочном темпе укорениться и размножиться на новой почве.

Когда они отрывались друг от друга, Анжелика не отводила от Скрыбочкина благодарного взгляда, и на её лице сияло удовлетворение. Он же, напротив, не подавал ответных знаков взаимности из чувства мужской деликатности.

Супруги Сундуковы наперебой уговаривали Скрыбочкина переехать в Россию, поскольку единственно там можно быстро выбиться в люди и по-настоящему жить, ни о чём не задумываясь и регулярно получая руководящую зарплату, особенно если заниматься политикой или хотя бы командовать каким-нибудь необременительным тыловым подразделением. А Скрыбочкин молча улыбался, время от времени вынимая изо рта горлышко бутылки, и делал глазами отрицательные знаки.

Анжелика украдкой нежно пощипывала его то за бок, то за руку, то ещё за какое-нибудь случайное место — и высказывала по-женски откровенные мысли:

— Жаль, что мы не можем здесь задержаться. Мне у тебя так понравилось, просто слов нет. Это было прекрасно, прекрасно!

— О да, прекра-а-асно! — весело вторил ей майор Сундуков сквозь гущу горячительных ощущений. — Превосхо-о-одно!

Произнося эти малосложные слова, он не уставал прикладываться к очередной бутылке виски; и водил пальцами по своему лицу, будто страшился окончательно потеряться среди мимолётных всплесков окружающей действительности.

Потом раздался длинный прощальный гудок, и майор Сундуков с супругой, обнявшись, убыли.

Спустя несколько минут, расположившись у окна в портовом ресторане, Скрыбочкин старался сфокусировать мысль на большом океанском лайнере, двигавшемся навстречу горизонту по спокойным водам залива Гонаив. Разброд и смятение царили у него в голове, а его сердце медленно бухало, точно покрытый плесенью барабан. Внутренним слухом Скрыбочкин прислушивался к этим печально-равносторонним звукам, испытывая чувство уходящей натуральности происходящего. Будто кто-то несомненный пообещал ему щедро оплаченный за чужой счёт карнавал жизни, и полковник, поверив праздничному зачину, даже начал танцевать под частушечные припевки, с весёлым задором, самозабвенно и разухабисто, среди беззаботно-горластой толпы, — но, прикрыв глаза и забывшись на неясное время, вдруг очнулся и обнаружил себя в одиночестве, в космическом вакууме или на пустой поверхности незнакомой планеты, танцующим прощальный танец несовместимого с жизнью животного, порождённого природой только для собственного насмешного развлечения, для этих безглуздых движений, с притопами-прихлопами, для никому не нужных траекторий кажущегося разума, и ни для чего более.

Не утруждая себя стаканом, Скрыбочкин изредка отхлёбывал виски из горлышка бутылки, прислушивался к упомянутым нескладным ощущениям и, провожая взглядом удалявшийся теплоход, шептал в пустоту получужим голосом:

— Хорошо им говорить, Сундуковым-то, про Рассею, когда настоящей свободы как следует не спробовали на вкус. Не-е-ет, у каждого свой путь... Ведь ежли по справедливости разобраться, хто я был у себя вдома? Ну, начальник, дак што ж: на одну голую зарплату разве можно представлять себя полнокровным гуманоидом? Чёрта с два. Вдома у меня была не жисть, а просто ерунда на постном масле! Зато здесь — вона какое со всех сторон уважение, — он обвёл взглядом пустой зал. — Роздвлекайся как хочешь. Зомби потому што — это как у нас... хуже депутата, наверное... Нет, ну што они знают и понимают об моей здешней обустроенности? Ежли подумать и отбросить первонаружную видимость да копнуть поглубже? Та ничего они не знают и не понимают... Эх, мама моя Родина, существуй теперь сама с собою — как-нито и без меня сможешь не пропасть. А я покамест тут останусь.

При последних словах Скрыбочкин снова поднёс к губам горлышко бутылки. Сделал два глотка, а затем извлёк из кармана давешнюю траурную ленту с наполовину обсыпавшейся золотистой надписью: «...ибаемому дзе... от... бящих сотрудников» — и, неодобрительно прислушиваясь к стуку своего растревоженного сердца, утёр набежавшую слезу.