Чёртовое колесо 2

Конь... Он же — Коля. Конём Николая прозвали из-за лошадиной фамилии Збруев. Мы не были знакомы до этой встречи, хотя я раз-другой, пОходя, пожимал его руку на околомузыкальных тусах в «Молодёжном» или в Клубе железнодорожников. Друзья, с которыми я там бывал, как-то не стремились к долгому общению с Колей. На мой вопрос «Кто это?» друзья отвечали односложно — «Конь». На уточняющие вопросы они отвечали по-разному: «Конь — это конь», «Конь — это песец». Лишь однажды я услышал что-то внятное: «Конь — это монстр». Бывало, заприметив его вдалеке, друзья меняли направление движения, их лица при этом становились тревожными и озадаченными.
Я вежливый, прятаться от Коня не стал, поздно, он же нас заметил. К тому же я адекватный, понимаю, что спрятаться с Сашей — невозможно. Я внутренне собрался и.... невольно залюбовался русской тройкой.

Конь шёл не один. ПристяжнЫми, цокая по асфальту металлическими набойками высоких каблуков, яркие и вызывающие, пьяные, заразительно гогоча обильно напомаженными ртами, семенили две дамочки, одна — воронОй, вторая — белой масти, не молодые такие, бывалые, лет под тридцать. А Конь.. Русоволосый детина, гавайская рубаха навыпуск, с пальмами и короткими рукавами, светлые (но не белоснежные) потрепанные, местами порванные, — слаксы, на босых ногах — непонятного цвета, пожившие и повидавшие многое, — мокасины. Конь, не теряя нас с Коганом из вида, одновременно проделывал следующие манипуляции: гребешком закидывал назад волосы, крепко прижимал к себе дамочек, ржал, курил сигарету, отпивал из литровой бутылки (вермут, «Букет Молдавии», мой любимый), лакомился мороженым, угощал спутниц, то и дело прихватывая их за интимные места и погружая лицо свое в глубокие декольте, бесстыже разглядывал встречных женщин.
— Кооооонь!! — Коган бросается навстречу тройке с явным намерением угоститься вермутом.
Да не тут-то было. Коля Збруев двумя глотками приканчивает бутылку до его прибытия. Саше достаётся осьмушка вафельного стаканчика, он проглатывает мороженое, не жуя. Они жмут руки. Я подхожу, говорю «здравствуйте», Конь кивает в ответ, беленькая вырывается из его объятий, гладит меня по щеке: «Уууу, какой скуластенький!» Мне начинает очень нравиться происходящее.
— Коля, дай денег в долг!
— Саша, посмотри на меня! Откуда у Коня деньги! Могу карманы вывернуть.
Конь хлопает себя по карманам, но выворачивать не торопится. Я тактичный, помалкиваю.
— Саня, ты что сегодня пил? Спирт?
— Спирт.
— Осталось чего?
— Дурррак ты, Конь.
Коля обнимает за талию «чёрненькую», берёт за руку «беленькую», за ту самую нежную руку:
— Нам пора. Джунгли зовут. Пока, бродяги!
Они поворачиваются. Нет, только не это. Я праздный. Я испытываю жесточайший приступ отчаяния. С ними уйдёт он, такой долгожданный и вот-вот начавшийся праздник. Достаю микрофон:
— Николай, взгляните. С этим можно что-то сделать?
Конь оглядывается и в ту же секунду отрывает от земли обеих дам, разворот, приземление, они втроём живой ширмой заслоняют белый свет.
— Спрячь! Быстро!
Прячу микрофон обратно в карман, рука «беленькой» возвращается мне на лицо:
— Уууу, скуластенький. Меня зовут Рая. А тебя?
— Макс.
Коля некоторое время вызывающе пристально и оценивающе разглядывает меня с головы до ног, посмеиваясь и гримасничая. С такими лицами, наверное, цыгане разглядывали когда-то на ярмарках приглянувшихся лошадей, прежде чем приступить к торгу.
— Макс, значит.. Ну, давай знакомиться. Я — Коля (рукопожатие). Раю ты знаешь. А это Клавдия.
— Просто Клава! — «черненькая» делает книксен.
— А теперь о деле, Максимильян. — Конь хохотнул, встал ближе и перешёл на шепот:
— Микрофон известный, его весь город знает, и что интересно — он ещё полчаса назад работал. Я слышал. Как вам это удалось, придурки?
Я киваю на Сашу, пожимаю плечами:
— Он его откусил.
— Саня, ты — гений.
— Дурррак ты, Конь! Бляяяя, как жрать хочется!
— Наши цели совпадают. А теперь слушайте. В «Авроре» друган мой лабает. Он его возьмёт, поторгуется, но возьмёт. Он умный. Дай-ка мне эту штучку, Максим, я мигом.
— Мааакс! — Коган забывает о голоде. — Это Конь! А ты дурррак! Он тебя разведёт! Отдай сюда, я с ним пойду!
Конь берёт Раю за руку:
— Жаль, а могли бы весело провести время. При свидетелях его не продашь. Жри, Саша, свой микрофон, он вкусный, а мы пойдём.
Я лихорадочно соображаю, хватаю Раю за другую руку, подмигиваю Коню, мол, фигня, разберёмся:
— Николай, погодите. Пойдемте в «Аврору». Вдвоём. Саша, я прослежу. Саша, посмотри на меня.
Конь поправляет волосы, достаёт из кармана мятую купюру:
— Так. Девушки. Вы что, не видите? Человек хочет есть. Вон там лоток. Пирожки, мороженое, любой каприз. Головами отвечаете. Если он вырвется — кина не будет. Пошли, Макс.
Клава с Раей прилипают к Саше, ведут его к еде.
— От Раи ещё никто не уходил.
— Как это?
— У неё очень сильные ноги. Мастер спорта по синхронному плаванию. Ты ей понравился.
— Ага... а Клава кто?
— Медсестра. Её не трогай. Убью. Любовь у нас. И завязывай выкать, мы же друзья.
Ресторан «Аврора» через дорогу. Я отдаю микрофон, прохожу инструктаж:
— Макс, видишь швейцара на воротах. Он не должен видеть нас вместе, он доложит. Ты давай-ка уже отставай, подождёшь меня вон там, у входа в гостиницу, за колоннами. Понял?
Замедляю ход. Отстаю. Швейцар при полном параде, в фуражке, пожилой, краснолицый, но крепкий ещё мужчина в дымчатых солнцезащитных очках с массивными золотыми дужками. Он мирно курит, замечает приближающегося Коня, дёргается, сигарета вываливается изо рта. Он мог бы успеть скрыться за дверью, но его парализовало, будто не Коня он увидел, а динозавра.
— Здравствуй, отец! — Коля нависает над вжавшимся в стену стариком. Я прохожу мимо, успеваю заметить дрожь дряблых, с синими прожилками щёчек и объявление на дверях «Закрытое мероприятие», прячусь за колонной.
— Отец, Васю позови. Он меня ждёт.
— Так нет его сегодня, Колюнь!
— Врёшь, рожа говяжья!
— Коленька, вот только не надо, как в прошлый раз. Пожалуйста! Иди своей дорогой.
— Классные у тебя очки, папаша! Дай померить!
— Уйди.
Я выглядываю, наблюдаю. Чего таиться? Васи же нет.
— Врёшь... И опять ты врёшь, Виннету краснорожий. А где наши бесстыжие глазки?! А вот они! — Конь ловко снимает с собеседника очки, примеряет, разглядывает себя в зеркальных дверях «Авроры».
— Коля, Коля, отдай, отдай.
— Мне нужен Вася.
— Он не выйдет. Он поёт.
— Я слышу. А ты постарайся. Быстрее давай!
Швейцар нервничает, пару раз дергает дверь не в ту сторону, скрывается, щёлкает засов. Я показываю Коню большой палец, он делает страшное лицо. Прячусь. Перекур. Конь насвистывает гимн Советского Союза. Кто-то вышел.
— Коля, какого хрена ты сюда припёрся? Я же говорил...
— Вася, нет времени, отойдём. Смотри, что у меня есть.
— Ты с ума сошёл! Откуда?
— У няни отобрал.
— У какой няни, Коля?
— У Арины Родионовны! На коленях лежал, прямо в крУжке. Вот я и подумал, зачем няне микрофон.
— Я его не возьму. Куда я с ним?
— Туда, где эти козлы его купили за сотку баксов. В Питер!
— Не гони, они отдали девяносто.
— Ха, узнаЮ Васю! Пятьдесят.
— Пятнадцать!
— Вася. Будь мужиком.
— Коля, даже не пытайся разводить цыгана «на мужика». Пятнадцать или я пошёл.
— Креста на тебе нет!
— Есть! Вот смотри.
— Хороший. А вот мой. Сорок пять.
Единоверцы торговались долго. Каждый не раз порывался уйти. Сошлись на тридцати.
— Жди.
— Вася, сделай две по пять.
— Понял.
Вася обернулся быстро:
— Тридцать. Всё. Мне работать.
— Бобры?
— Да. Отцы города. Те ещё свиньи. Пока.
— С Богом.
Хлопнула дверь. Швейцар:
— Коля, верни очки!
— Завтра. Я сам тебя найду.
— Николай, я сейчас милицию позову!
— А я им скажу, что ты торгуешь анашой и трогаешь мальчиков.
— Я не торгую анашой!
— Вот ты и прокололся, извращенец! Изыди! 
Догоняю Коня.
— Держи, студент!
Он вручает мне две десятки и пятёрку.
— Сане скажешь, за двадцать пять фукнули, пятерка моя... за труды. Ты не против?
— Я не против. А откуда ты знаешь, что я студент?
— На лице написано. Что учишь?
— Немецкий язык.
— Ну, что? Студент! Давай пять! Хоп!
— Хоп!
Я очень рад новому знакомству. Так и говорю: «ихь фрое михь зер, дихь кенен цу лернен». Конь ржёт, но перевести не просит.
Выходим к няне с Пушкиным, находим Клаву с Раей, Саша с ними, сидит на скамейке, доедает пирожок.
— А вот и мы! Как вам мои новые очки?
— Класс! — Клава обнимает Коня, докладывает: Семь штук сожрал! Три с ливером, четыре — с мясом.
— Троглодит! — добавляет Рая. — Как сходили?
— Двадцать пять баксов! — я показываю деньги. — Что будем делать?
— Странный вопрос, Макс! — Коля отрывается от Клавиных губ, поправляет очки. — Праздновать. А то дороги не будет! Предлагаю пикник на реке. Кто против?
— Пикник!! Пикник!!! — женщины радостно запрыгали. Рая целует меня в щёку, я целую её. Всю дорогу до «Стекляхи» (продуктового магазина с обменником) Саша обзывал Коня жуликом, а меня — дураком, отобрал деньги и сказал, что в магазин пойдёт и он. Никто не возражал.
Три по ноль-семь «Столичной», литр «Букета Молдавии», три пачки «Lucky Strike» для мальчиков, две пачки «More» с ментолом для девочек, жвачки, шоколадина «Fazer», пять пива (а то дороги не будет), сок, разные закуски, пластиковая посуда. У меня с Конём по увесистому пакету со снедью. Он трясёт свой пакет, гремят бутылки.
— Знаешь, как я это называю, Максим?
— Как?
— Уверенность в завтрашнем дне! Как мне новые очки?
— Красавчик!
— Вроде всё. Пойдём на наше место.
Я патриотичный. Я очень люблю свой город. Он компактный. «Нашим местом» оказалось слияние рек ПсковЫ и Великой. Аккурат бутылка пива пути от «Стекляхи». Галечный пляжик с ветерком, комаров нет, песок, ракушки, поросшие кустарником склоны, в вышине громоздятся стены и башни псковского Крома. Казалось бы, — центр города, а место дикое. Джунгли.
Ещё на подходе мы увидели, что там люди. У уставленного яствами покрывала расположились две пары.
— Коля, — Клавдия расстроилась, — тут туристы.
— Я знаю волшебные слова. Не отставать!
Конь подходит к компании, ставит пакет на покрывало:
— Уф... Здравствуйте, люди. Как же я заеб.. лся! Саша, Макс, чего стоите? Располагайтесь.
Он спускается к воде, умывает лицо, вдруг вскакивает:
— Макс! Гондоны!
— Что такое?
— Не купили!
— Дурррак ты, Конь.
— Да иди ты! И что теперь делать? — Клавдия истерично бросает в песок туфли.
— Будем рисковать! Не в первый раз!
Рая копается в сумочке:
— Коленька, погоди, у меня вроде был один. Сейчас-сейчас. Нашла! Смотри!
— Раздевайся!
Через минуту «наше место» стало действительно нашим. Люди ушли.
Женщины шустрят, на опустошенных пакетах бутылки с закусками. Снимаю брюки, выворачиваю их наизнанку:
— Рая, садись.
— Мерси!
Саша жертвует шортами, Конь — слаксами. Мы все босые.
— Максиму штрафную. Догоняй, скуластенький! — Рая вручает мне сотку водки.
Конь встаёт со стаканчиком. Расстёгнутая гавайская рубаха, разлапистый серебряный крест на шнурке, трусЫ цветов американского флага, очки:
— Ну что, босОта?! Выпьем за встречу! Выпьем за то, чтобы она стала незабываемой! И за Сашу, за нашего кормильца! Хоп!
— Дуррррак ты, Конь! И жулик!
Сашины проклятья тонут в криках «Ура» и «Давай на брудершафт». Происходящее продолжает мне нравиться. Праздник. После первой до второй.... Вторая штрафная от Раи. «Данке», — говорю (спасибо). Вова продолжает, уже не вставая:
— Саша! А сейчас предлагаю выпить за твои зубы. Они у тебя золотые! Береги!
На брудершафт! Люди становятся такими беззащитными, когда целуются. Коган впивается зубами в бедро Коню. Крик боли, сочная оплеуха, Саша катится к воде, подымается, рычит.
— Ах, ты кусаться?! Ну давай, давай! — Конь скидывает рубаху, снимает крест, вешает мне его на шею. — Макс, береги, он принесёт тебе удачу. Вот увидишь.
Саша лезет в драку. Вова (слава Богу) не бьёт, а лишь уворачивается от нелепых и пьяных ударов, хохочет и забавляется. Бойцы перемещаются по склону, приближаются к «столу», тут Сашу будто выключает неведомая сила, он садится, присасывается к бутылке вермута.
— Саня! Учись! Ты видел когда-нибудь «маваши»? Это удар ногой с разворота! Отдыхай! Я покажу! — Вова отходит подальше, приводит в порядок причёску. Показывает: раз (у него здОрово получается, нога прямая, а какая амплитуда, женщины хлопают в ладоши), показывает — два (ещё лучше), показывает — три, оступается, что-то пошло не так... (энергия равна квадрату скорости, помноженному на массу, Конь весит не меньше сотни... Считайте сами...), его жёлтая пятка влетает мне в подбородок, куда же ещё, ведь он у меня такой крупный....
Глубокий нокаут. Ничего страшного. Поверьте, — это не больно.
Очухиваюсь, Рая суёт мне в нос флакончик с духами, Клавдия тревожно заглядывает в глаза, спрашивает, какой сегодня день. Я отвечаю, что сегодня День города. Конь бежит от реки с пивной бутылкой, льёт мне на голову воду. Друзья! Опираюсь на локоть. Коган спит. Пусть спит.
— Фу! Макс! — Конь снимает с меня крест. — А мы уж думали — всё! Крест спас! А если бы в висок! Ну всё, хватит валяться! Выпьем за Макса, за его второй день рождения! Штрафную!
— Кушай, скуластенький.
Рая берёт две сигареты, зажигалку, не касаясь руками воды, лицом к берегу, заходит в реку, два метра, пять метров, десять... не могу оторвать глаз от её кружевного лифчика. А там глубоко, я знаю. Вот это да! Улыбается, манит. Плыву. Она подкуривает обе сигареты:
— Не трогай! Намочишь.
Барахтаюсь рядом, курю «с рук». Покурили, зажигалка летит на берег. Не обманул Конь, у Раи очень сильные ноги.
Ветер стих, комары зажирают, собираем сухую тросту с берега, палочки, веточки. Костерок. Сидим, общаемся. Быстро темнеет. Пора куда-то идти. Вот-вот должен начаться салют. Сашу не разбудить. Клава с Раей собирают в пакет остатки выпивки и съестного, берут в руки туфли. Мы с Колей по очереди несем Когана. Ольгинский мост, движение перекрыто. Горожане ждут. До салюта минуты.
— Молодые люди! Подойдите сюда!
Ну кто так ещё может сказать? У «козелка» два милиционера. Манят.
— Поставьте-ка его на землю.
— Он устал стоять! — Конь закуривает сигарету.
— Тогда посадите, вот сюда, к колесу. Он живой вообще?
Я усаживаю Сашу у колеса. Милиционеры склоняются над ним, один из них трогает Когана за шею, ищет признаки жизни. Саша дёргается, открывает глаза:
— Пи-да-..-сы.
Закрывает глаза.
— Живой! — всхохотнул Конь.
— Вы идите, а этот поедет с нами.
— Господа! Господа! Следите за руками! — зашептал Вова. — Он же вас не видит! Он весь день никого не видит. У него несчастье. А это вот вам (запихивает одному в карман куртки пять баксов), а это вам, от души отрываю (второму достаются очки).
— Какой скуластенький! — Рая трогает за щёку самого мордатого.
— Какие милые, милые, милые! А хотите выпить? Праздник же! — Клава заглядывает в пакет.
Бабах. А вот и салют. У меня в глазах двоится. Грохот. Милиционеры улыбаются. Я слышу «с кем не бывает», «на первый раз», «мальчики, подвезите девочек», Конь смеётся, все смеются. «СтаршОй, дай пекаль! Я тихо пульну, никто и не заметит», смех, «куда?», «тут рядом», «мост перекрыт», «ладно.. по пути... поехали».
Располагаем Сашу в отделении для задержанных, я остаюсь с ним. Добираемся до Рижского через Новый мост. Всю дорогу Конь нависает над милиционерами, пытается нажать на какие-то кнопки, интересуется рацией, поёт «Мой дельтаплан» . Хохот и женский визг. Приехали. Выгружаемся. Двор не тот. Конь делает страшное лицо и шепчет мне в ухо «молчи». Молчу. «Козелок» уезжает.
— Козлы! Мои любимые очки!
— Ага! И пять баксов!
— Эти что ли? — Вова показывает мне купюру.
— Отдали?!
— Дурак ты, Макс! Эти отдадут! Профессиональная непригодность! Кто ж сажает за спину неизвестно кого!
— Охренеть!
— Так, взяли. За ноги бери. И быстро! Быстро! Они могут вернуться!
Ключи от не самой хорошей квартиры у хозяина в шортах.
Рае надо домой, там маленький сын, он боится и ждёт:
— Максим, проводишь?
— Конечно.
— Коля, тряпку дай какую-нибудь.
— Понял, Раечка, погоди. — Конь выносит скомканную простынь. — Пока, Макс! Будь молодцом!
— Пока!
Ночь. Идём через школьный стадион к Коммунальной. Комариный звон.
— А я тут учился, Рая. Видишь полосу препятствий? Я под эти столбы ямы копал. ЗарослО то всё как. Раньше косили.
— Как думаешь, мы сможем преодолеть?
— Что преодолеть?
— Полосу препятствий.
Домой я пришел на рассвете. Упал лицом в подушку. И снился мне комариный звон, забытая на стадионе простынь, микрофон, маленький такой, серебристый, тяжеленький. Медленно, но верно вращалось колесо обозрения, которое зовётся у нас «чёртовое».
P. S. А обои нам с Коганом пришлось переклеивать. Я забыл предупредить Коня, что окна открывать нельзя. Саша был очень зол и выражений не выбирал.