Сочиняй (начало)

Если в твоём городке живет писатель, ты поневоле будешь знать его в лицо, хотя бы потому, что население городка, в котором ты живешь, гораздо меньше, чем тиражи писателя. А для местной газетенки это означает, что информацией о Викторе Степановиче Кровном иногда можно заполнить свободное место, чтобы не печатать идиотский блок с надписью «здесь могла бы быть ваша реклама» или очередной рецепт консервированных огурцов в рубрике «бабушкины секреты», спертый с какого-нибудь кулинарного сайта.

Поэтому все, кому более-менее регулярно попадал в руки «Рудожский вестник» не только для того, чтобы порезать на газете селедку, так или иначе знали Кровного по фото, которое обязательно размещали в правой верхней трети статьи. Не для того, чтобы городок знал своего героя в лицо, а для того, чтобы занять большую площадь и писать меньше предложений. Это было понятно и по крупным буквам и по межстрочному интервалу и ещё по куче признаков. Когда газета финансируется городской администрацией, а главного редактора не волнует ничего, кроме коньяка, работать в ней, в конце концов, остаются те, кто не желает сильно напрягаться, но умеет создавать видимость работы, лениво поддерживая объем полос, чтобы пригодный к распилу бюджет не сократили в следующем квартале. Шаблонные фразы, описывающие ярмарку, ДТП, количество пожаров за неделю, принятые на заседаниях городской управы решения и прочую отчетность по количеству замененных ЖЭКом труб, покрашенных к Первомаю бордюров и так далее.

Нельзя сказать, что книги Кровного составляли серьёзную конкуренцию тому же Сергею Лукьяненко или Олегу Дивову, но свой хлеб он зарабатывал честно, развлекая своих читателей и удерживая напряжение до последних строк. Его книги не провисали на каких-то эпизодах, были динамичны, изобиловали живыми диалогами, читая которые понимаешь, что в реальности люди говорят именно так. Его герои даже матерились к месту. Говорят, он отказался от приличного процента прибыли в обмен на то, что обсценную лексику в его произведениях не будут «запикивать» звездочками.

Из года в год, к его дню рождения в газете выходила статья о «нашем выдающемся земляке, не только прославившем наш маленький город, но и не уехавшем жить куда-нибудь в Москву, а оставшемуся в родном городе Рудож». О Кровном обязательно писали, когда у него выходила новая книга, естественно, не забыв начать с того, что это наш выдающийся земляк, который...

В общем, когда он присел рядом со мной на лавку в городском сквере, я его сразу узнал. И сразу понял, что он пьян. Не настолько, чтобы не вязать лыка, но достаточно, чтобы изливать спутанный алкоголем поток мыслей на незнакомого человека. По крайней мере, так я подумал сначала.

— Вы верите в сверхъестественное? — без предисловий спросил меня Кровный, бесплодно чиркая зажигалкой у кончика слегка помятой сигареты.

— В сверхъестественное? — переспросил я.

Защитная реакция многих состоит из таких вот переспрашиваний, дающих мизерную фору во времени, чтобы попытаться оценить обстановку и подобрать ответ, не усугубляющий ситуацию. Потому что, как показывает практика, такие вот внезапные подпитые собеседники зачастую бросаются в драку на ровном месте. Ведь каждому доводилось видеть, как желание поговорить с незнакомцем по душам внезапно трансформируется в желание отстоять какую-то, известную только самому выпивохе правоту.

— В сверхъестественное, — подтвердил Виктор Кровный.

— В смысле, в сверхъестественное? — переспросил я, размышляя, стоит ли продолжать разговор со знаменитостью, если он завязывается так странно.

— Ну да, в сверхъестественное, — писатель ещё несколько раз чиркнул зажигалкой и наконец-то подкурил. — В ангелов, бесов, домовых или в пиковую даму, которую можно призвать через зеркало. В бога, в дьявола, в ктулху, макаронного монстра, — он ещё раз затянулся и подытожил: в то, что нельзя объяснить с научной точки зрения.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Наверное, нет.

— Жаль, — пробормотал писатель и затянулся ещё раз. — Очень жаль, — повторил он, выпуская в воздух струю дыма.

— Почему жаль? — спросил я. Мне становилось любопытно. Вдруг Кровный сейчас расскажет мне синапсис своего нового романа? Может, его, пьяного, посетила идея и ему срочно нужно на ком-то её «обкатать»? Писательский зуд или как оно у литераторов называется?

— Потому что оно существует, — сообщил Кровный и замолчал, будто раздумывая, объяснять ли мне, почему он так считает.

Некоторое время мы сидели молча. Он курил, пьяно уставившись в никуда, а я ждал, размышляя о том, что пьяных иногда тянет поговорить о какой-то чепухе, за которую трезвому становится стыдно. Писатель не казался агрессивным. Скорее, озабоченным какими-то своими заморочками, которые на поверку и яйца выеденного могли не стоить. Поэтому, спустя пару минут тишины, я сказал:

— Мне кажется, сверхъестественное люди видят там, где им не хватает знаний.

Кровный повертел головой в поисках урны, но не нашел её и аккуратно положил окурок на край лавочки. Затем достал из внутреннего кармана плаща флягу, открутил пробку и запрокинул её, отпивая. Кадык писателя дважды дернулся, после чего он, не закручивая крышки, протянул флягу мне. Я отрицательно покачал головой и Кровный, пожав плечами, спрятал флягу во внутренний карман, а затем без вступлений и довольно буднично принялся рассказывать:

— Когда он появился впервые и сказал «Давай поиграем», я с радостью согласился. Мне было скучно. Садик в тот день не работал, родители — наоборот, работали, а бабушка, заботам которой меня перепоручали в таких случаях, как обычно, опрокинув пару-тройку бокалов вина, посапывала на диване. Я уже несколько раз отправлял солдатиков в атаку, разрушая крепость из кубиков. Новенький альбом был изрисован домиками, машинами, самолётами и моя детская непоседливость требовала чего-то нового. Поэтому я согласился поиграть, — сказал Кровный и внезапно перескочил на другую тему: — Когда-то, давным-давно, ещё будучи юношей, я написал рассказ. Не рассказ, так, зарисовку даже. Искать её не нужно и читать не обязательно. Я вам коротенько перескажу. Этого коротенького пересказа должно хватить для понимания мысли, которую я пытаюсь донести.

Мой собеседник почесал указательным пальцем переносицу. Глаза его при этом всё также смотрели куда-то сквозь пространство, словно пристально разглядывая то, что собирался мне рассказать.

— Там у меня главный герой напивается вдрызг и решает покончить с собой первым пришедшим в его голову способом — прыгнуть с крыши. И вот, герой заходит в подъезд ближайшей высотки и в лифте жмет кнопку верхнего этажа. Но, буквально на втором лифт останавливается и в кабину входит девушка, с которой они застревают. В процессе вынужденного разговора, время-то как-то убивать нужно, девушка догадывается о намерениях парня. Лифт трогается, она выходит на своём этаже, а парень поднимается дальше. Но девушка не идёт в квартиру, а немного выждав, поднимается за главным героем на крышу. В общем, она разговаривает с ним и убеждает его не прыгать. Они, спускаются в лифте до первого — девочка его как бы провожает и возвращается на свой этаж. Парень выходит из подъезда, закуривает и слышит внутри грохот. Трос оборвался, система защиты не сработала и девушка гибнет.

Писатель снова полез за сигаретами.

— Я не помню у вас такого рассказа, — сказал я, доставая зажигалку и протягивая ему.

— Естественно. Потому что он был написан ещё лет в семнадцать-восемнадцать и опубликован под псевдонимом на каком-то зашатанном форуме. Сопливая история, каких сейчас в интернете сотни тысяч. И я бы не вспомнил о ней, если бы не переехал в шестнадцатиэтажку незадолго до того, как получил первую половину гонорара за свой первый роман.

Кровный вновь затянулся. Я молчал, ожидая, когда он продолжит и он продолжил.

— Сумма была не такой уж и большой, но её хватило для первого взноса по ипотеке. Я въехал в подъезд одним из первых. И однажды, как и в моём рассказе, лифт оборвался с девушкой внутри. Грохот в подъезде, попытка выяснить, что случилось, скорая, МЧС, милиция... — Кровный тяжело вздохнул. — И пьяный парень, стремившийся помогать, которого МЧСники не пускали к месту трагедии. Когда увезли труп, я подсел к нему, уже не плакавшему, не истерящему, а молча курящему сигарету за сигаретой. Мы разговорились. Представляете, молодой человек, этот парень, как и герой моего забытого рассказа, собирался спрыгнуть с крыши, но девушка, живущая на двенадцатом, его отговорила. Точно так же проехала с ним на лифте до первого. Точно также поехала на свой этаж, и точно также оборвался трос. Тогда что-то мелькнуло в моей памяти, какие-то неясные образы из детства. Окно, какие-то люди за окном, я, смотрящий на них и ощущение веселья, от которого я ужаснулся в тот момент. Ну, представьте себе, такая трагедия, а я вспоминаю, как мне было в детстве весело...

После этих его слов я снова подумал о тестировании какой-то новой идеи на мне, и ощутил некоторое любопытство: куда заведет то, что собирается мне рассказать мой нечаянный собеседник? Но, как оказалось, до финала было далеко. История только начиналась.

— Я тогда подумал, что жизнь странная штука. Мне, вот, пришла вторая часть гонорара, а у кого-то горе. А ещё я вспомнил, что у меня почти до первого класса был воображаемый друг. Его звали «Сочиняй». И, когда он приходил, мы играли с ним в игру, которую он назвал так же, как и себя, — внезапно перескочил на другую тему Виктор Кровный. Точнее, на тот момент мне казалось, что перескочил. — Мы смотрели в окошко и он выбирал, про кого из проходящих внизу людей сочинять. Было смешно представлять, как вон тот дяденька, придя домой, поскользнется на собачьей какашке. Или вон та тетенька не донесет банку с молоком и жахнет её о ступеньку подъезда, потому что лифт работать не будет и ей придется подниматься пешком. Было смешно представлять, как за пробегающим мимо окна мальчишкой увяжется бродячая собака и будет гавкать и нестись за ним, пугая своим лаем и заставляя его испуганно кричать. Сочиняй был странным воображаемым другом. Если, конечно, бывают не странные воображаемые друзья.

Кровный положил потухший окурок рядом с первым и полез в карман за следующей сигаретой. Я вновь поднес ему огонек своей зажигалки со словами:

— У многих были воображаемые друзья. И они исчезают, когда мы взрослеем. Психологи утверждают, что это свойственно всем детям. Просто большинство, взрослея, забывают о своих выдуманных друзьях. А вы — писатель. У вас, наверное, фантазия более развита. Поэтому вы и помните своего воображаемого друга.

Кровный снова полез за флягой. И в этот раз сначала предложил мне. Фляга была массивной — гораздо больше, чем на двести пятьдесят грамм, на ней был кожаный чехол с инициалами «В. К». Наверное, читатели подарили, подумал я, отрицательно мотая головой и глядя, как писатель прикладывается к горлышку, возвращает пробку на место и снова прячет флягу во внутренний карман.

Он сделал несколько затяжек с всё тем же выражением лица, смотрящего куда-то мимо реальности, а затем продолжил:

— Второй раз я вспомнил о Сочиняе спустя пару лет, когда в соседнюю квартиру вселились новые жильцы. Дело в том, что ещё в одном рассказе, написанном в семнадцать-восемнадцать лет, по сюжету, парень знакомился с девушкой и в процессе общения выяснял, что она немного не в себе. Она иногда заговаривалась, путала падежи, переключалась с одного на другое, начисто забывая, о чем говорила минуту назад. И каждый раз героиня рассказа отшучивалась тем, что это её личный путаник так проказничает.

— Путаник? — переспросил я.

— Ну да, — кивнул Кровный и поспешил заверить: — Сейчас вы всё поймете, молодой человек. В общем, поначалу парень думает, что девушка отшучивается, но в ходе повествования ему становится ясно, что у героини проблемы психикой и она уверена в том, что Путаник — некая сущность из параллельного мира, которая питается её рассудком. Парень планирует отвести её к психиатру и просчитывает варианты, как сделать это ненавязчиво, чтобы лишний раз не тревожить идущую в разнос психику девушки. Но однажды придя к ней в гости, видит её, окончательно сошедшую с ума, а рядом странное существо с кучей щупалец. Щупальца мерзко шевелятся, а некоторые из них уходят внутрь головы девушки. Глядя на это, парень, естественно, пугается, но не находит в себе сил сделать что-либо. Потому что чувствует, как смешиваются его собственные мысли, как спутываются падежи и ускользают значения слов. Точь-в-точь как и у его подруги. Ну, понимаете, да? В последних строках рассказа выясняется, что то, что главный герой считает фантазией больной девушки, оказывается реальностью.

— Ага, — кивнул я, — пытаясь припомнить, читал ли у Виктора Кровного что-то похожее.

— Этот рассказ тоже был опубликован в сети и под псевдонимом, — упреждает мои вопросы Кровный. — До того, как я стал публиковаться на бумаге. Представьте себе, молодой человек, в какой ступор я впал, когда в один прекрасный день заговорил с соседкой, Валентиной, а она, в разговоре со мной стала путать падежи?

Я слушал, отмечая то, как подает информацию писатель, и всё больше склонялся к мысли, что на мне проверяют синопсис будущей книги.

— Что бы там у неё ни было, но оно прогрессировало, и уже спустя где-то полгода с ней было очень сложно разговаривать, — продолжает Кровный, выпуская очередную струю дыма из лёгких. — Все улыбались ей, напрягали извилины, чтобы понять, что именно она хотела сказать. Более смелые говорили прямо: «обратись к доктору». Но Валя грустно улыбалась и, мотая головой, повторяла: «испутываюсь» или «уплетаюсь», а иногда «потреиваюсь», что, по видимому, должно было означать, что она не сможет объяснить доктору причину, по которой пришла из-за того, что путается. А чего там объяснять? И так ведь всё понятно.

Какое-то время Валя ходила с магазин со списком того, чего нужно, чтобы не разговаривать с продавцом. А потом пропала куда-то. Говорят, её забрали к себе родственники. И, как это бывает, продали квартиру молодой паре. Или начали сдавать. Но, не в этом дело. Дело в том, что иногда, встречаясь с мужем из этой пары, мы разговаривали. Ну, как это бывает, докуриваешь сигарету, чтоб в подъезде не чадить, а тут сосед выходит и тоже закуривает. И начинается диалог обо всём и ни о чём:

— Привет, сосед! Видал вчера, как наши сыграли?

— Так я не смотрю.

— Не фанат?

— Телевизора нет.

— А как ты без телевизора?

— А зачем он мне, если всё в интернете можно посмотреть?

Ну и так далее.

Виктор несколько секунд помолчал, вертя в руках потухший фильтр от сигареты, а затем продолжил.

В тот день, когда я получил уведомление о переводе на мой счет гонорара за второй роман...

— «Вирус в стиле ретро»? — уточнил я. Потому что именно с этого произведения начал знакомство с его творчеством.

— Да, он самый, — кивает Кровный, кладя окурок рядом с первыми двумя. Так вот, когда я получил уведомление о переводе, в ознаменование очередного завершенного этапа работы решил купить коньяка и отметить это дело. А возвращаясь домой, остановился у подъезда, докурить. Именно тогда я заметил, что и сосед путает окончания слов. Понимаете? В точности как девушка в моём рассказе, как Валя, в квартире которой он теперь жил со своей женой.

Кровный полез в карман за четвертой сигаретой, а я, уже привычно, за зажигалкой.

— Казалось бы, это безобидные оговорки и все мы иногда говорим «барелка тарща» вместо «тарелка борща» или «малакет пака» вместо «пакет молока», — продолжил писатель, подкурив. — Но сосед, как и Валентина, оговаривался немного иначе. «Угости сигаретовкой», мог сказать он, или спросить «Скольковое время?». Я вспомнил написанный мною рассказ, но отмахнулся от этих мыслей. В мире семь миллиардов человек и с каждым происходят какие-либо события, каждый раз комбинируясь по-новому. Так почему бы этим событиям случайно не сложиться так, как я нафантазировал много лет назад? Мало ли в мире совпадений?

Я слушал Кровного и думал о том, что его история начинает затягивать. Да и рассказывал писатель увлекательно, хоть и был немного пьян. Мне показалось, что вопрос о воображаемом друге нужно задавать именно сейчас. Как-то ведь он должен был быть связан с тем, что Кровный мне рассказывал.

— Так а ваш воображаемый друг-то при чём? — спросил я, надеясь, что не путаю писателю мысли.

В этот раз писатель не смотрел в пустоту, не собирался с мыслями, а стал рассказывать сразу.

— Тогда, когда до меня дошло, что ситуация с соседом очень напоминает один из моих ранних рассказов, я снова на несколько мгновений ощутил себя мальчишкой, сидящим на подоконнике и придумывающим, что случится с людьми, спешащими по своим делам. И вспомнил Сочиняя, который приходил ко мне, когда я оставался один, или когда оставленная присматривать за мной бабуля напивалась и засыпала перед телевизором. Лет до пяти. А может и до шести. Не помню точно. Помню только, что в школу я ещё не ходил. Вспомнил я и тот день, когда Сочиняй сказал, что уходит. Последняя встреча промелькнула перед глазами во всех деталях. Я вспомнил, о чем мы с ним договорились тогда. Точнее, на что я согласился.

Кровный снова достал флягу, снова открутил крышку и приложился к горлышку, запрокинув флягу почти вертикально. Его кадык дёргался до тех пор, пока фляга не опустела, после чего, морщась, Кровный аккуратно положил её на лавку, рядом с окурками, сделал несколько вдохов через нос и продолжил:

— Можете мне не верить, молодой человек, но то, что я собираюсь рассказать вам дальше — не плод моего взбудораженного коньяком воображения и не концепция новой книги. Это имевшие место события и мне неважно, что вы подумаете о Викторе Кровном, пока Виктор Кровный будет продолжать свою историю. В конце концов, можете списать всё на моё психическое здоровье. Точнее, на его отсутствие.

— У каждого свои тараканы и до тех пор, пока они не мешают другим, — сказал я, разводя руками и надеясь, что он не истолкует мои слова в негативном ключе, — не вижу повода не дослушать до конца.

На самом деле меня удерживало любопытство иного рода. Единственной знаменитостью, которую я видел на расстоянии вытянутой руки, был Валерий Кипелов, у которого я брал автограф под пристальным взглядом охранников, в очереди таких же, как и я, фанатов старой доброй «Арии». И там было не до разговоров. Ты подходишь, кладешь на стол буклет или диск, просишь «Подпишите Сергею». Он пишет маркером имя, делает росчерк и вещицу, которую ты ему подсунул, тут же возвращают тебе, ненавязчиво направляя тебя на выход, потому что таких же, как ты, за дверями ещё человек сто. В пятнадцать лет это очень круто, но только в пятнадцать.

А здесь, спустя столько лет, возможность не просто получить автограф, а поговорить с известным человеком, послушать, как он излагает свои мысли, даже если он пьян и его история звучит немного странновато. В конце концов, говорят, что все творческие люди немного со сдвигом. Наверное, это и было той самой причиной, по которой я его слушал — мне хотелось вживую увидеть, на что могут быть похожи сдвиги творческого человека. И Виктор Кровный, автор девяти романов, каждый следующий из которых становился популярнее предыдущего, кажется, оправдывал мои ожидания.

— Прежде чем исчезнуть, Сочиняй спросил, не хочу ли я, когда вырасту, зарабатывать деньги тем, что выдумываю что-то.

— Как тогда, когда мы играем? — спросил я Сочиняя.

— Как тогда, когда мы играли, — поправил меня он.

Я, хоть и был мал, уже знал, что мама и папа уходят утром на работу, чтобы прийти вечером с денежками. Но родители всегда приходили с работы усталыми и очень часто нервными. А мне не нравилось, когда мама или папа были раздражены. Но, я уже знал, что мир так устроен, что деньги, которые люди получают на работе, можно обменять на сладости и игрушки.

— Моя работа будет выдумывать? — спросил я.

— Твоя работа будет выдумывать, — подтвердил Сочиняй. — Как тогда, когда мы играли, представляя, что может приключиться с теми людьми за окном. Только тебе нужно будет придумывать и самих людей и то, что будет с ними случаться. Но самое интересное не в этом.

— А в чем? — спросил я Сочиняя.

— Самое интересное в том, что сочиненное тобой будет сбываться, — сказал мне мой воображаемый друг.