Черные сестры ( часть 3)
Лиза втюхалась в братство по полной, и готы платили ей вниманием. Дочки-сыночки местной элиты, богатых и влиятельных людей города, слушали Лизу, цокали языками, подпевали, одобрительно кивали и даже хлопали в ладоши. О большем она и мечтать не смела. Они боготворили ее гитару, ее руки, ее голос. Она — любила их музыку.
«Именно тогда я получила настоящее внимание, — Лиза сладко потянулась, — а не едкие замечания от недоделанного психолога, бегающего по улице с косичкой, в ее-то возрасте! Вот подразберусь с мистической составляющей посвящения — и получу нечто большее, чем просто внимание».
Лиза прикрыла глаза. Она имела право рассуждать о мистическом серьезно.
В конце сентября, в день лунного затмения, на старом кладбище, раскинутом за лесополосой, ее «официально» приняли в круг и торжественно нарекли Мораной*. Бальбо, идейный вдохновитель братства долгопрудненских готов, лично провел обряд посвящения. Все произошло на могиле, как сказал Бальбо, «сильной женщины».
Они пробрались на кладбище поздно ночью. Было свежо, но не холодно. Уже погасло окно деревянной сторожки, смолкли собаки, не доносился рев машин с магистрали. Едва видимая луна в какой-то момент исчезла полностью. Ни ветерка, только тишина и запах прелой травы, земли со свежих могил да ночной сырости.
Вдоль низкой оградки выстроилось человек десять. Сопели от возбуждения, зажгли свечи, прикрывая огонь руками. Бальбо настроился провести обряд серьезно. Правила знал только он. Пентаграммы, свечи, ножи — и жертва. Кота в тугом холщовом мешке притащил чел с обритым наголо черепом. Животное извивалось, и чел периодически тыкал в плотную ткань кулаком.
Убедить Бальбо провести церемонию без крови у Лизы не получилось. Он был непреклонен: процесс посвящения делится на два этапа и на втором положено залить кровью пентаграмму. Тогда она попросила хотя бы не доставать кота из мешка, и здесь Бальбо уступил.
Пентаграмму разместили справа от края могильной плиты, и Лиза замерла в ее центре в окружении трех свечей. Фигуры в черных одеждах, похожие на призраков, с лицами, выкрашенными белилами, обступили могилу.
— Мы нарекаем тебя Мораной! — вполголоса восклицал Бальбо, обходя каменную плиту с темным портретом умершей женщины. — Морана означает «черная луна». Принимаешь ли ты имя свое?
— Да, — прошептала Лиза и стянула толстовку, оголив впалый живот, чуть выступающие ребра и темный лиф, подчеркивающий грудь.
Бальбо достал из кармана джинсов фломастер, начертил на ее животе чуть выше пупка: «Goth». Затем развернул лист из какой-то книги и нараспев процитировал текст посвящения на латыни. Никто не понимал ни слова, но лица готов выглядели умиротворенными.
Лизка помнила, как едва не грохнулась наземь от захлестнувшей ее энергии восторга. Никогда еще не испытывала такого чувства! Они с Бальбо, правда, «дунули» слегка перед действом, но ведь не в первый раз и не столько, чтобы так забрало.
Парень с ирокезом передал мешок Бальбо, тот достал широкий охотничий нож и с каменным лицом дважды ударил. Вой и шевеление в мешке стихли, завоняло кошачьей мочой, и Бальбо залил пентаграмму тонкими струйками красной крови.
— Морана, твои символы — это груды разбитых черепов и серп, которым ты будешь подрезать нити жизни. Закрепи посвящение!
Руки вскинулись в ночное небо, сиплые голоса выдохнули в унисон:
— Закрепи!
В деревьях ухнула сова.
Лизе тут же стало не по себе: а точно ли ей это надо?..
Бальбо протянул окровавленный нож. По ритуалу она должна была вскрыть вену, пролить свою кровь в центр пентаграммы. Они проговаривали процедуру с Бальбо, и он предупредил: если будет страшно резать вену — то хотя бы палец или ладонь, но до крови. Она уже определилась — это будет палец, но все равно было страшно.
И когда кровь закапала, куда было намечено, Бальбо подхватил вдруг ее ладонь и положил на холодный камень обелиска.
— Дай ей силу, баб Нин, поддержи! Она теперь Морана.
«Я сделала это и чувствовала себя по-настоящему счастливой. Я сделала это, и все кричали: "Goth, Goth, Goth!" Я помню...»
Лиза задумалась и не заметила, как сгрызла ноготь мизинца.
«Подрезание нитей жизни, говорите?.. Сколько же можно заработать на мистическом, если освоить способность убивать, подрезая корни? Я стану невидимым киллером, и тогда... Кстати, сколько стоят квартиры на Остоженке с видом... Ладно, хватит мечтать! Учиться, учиться и еще раз учиться!»
Она взяла со стола книгу, полистала, нашла закладку. Глава пятая: «Духи и демоны».
Сейчас посмотрите на любые часы, вы увидите время — час ночи. Как вы думаете — откуда мне известно, что вы читаете именно в это время? Я рядом.
Строки в глазах запрыгали, расплылись. Лиза поежилась и посмотрела на будильник. Час ночи.
Судорожно откинула книгу:
— Охренеть!
Занавески всколыхнуло сквозняком.
Арина
Арина читала книгу «Гарри Поттер и узник Азкабана». Всматривалась в строчки и думала: вот круто учиться в Хогвартсе, а не на вечернем факультете универа после дневной беготни между книжными стеллажами! Кто бы мог подумать, как способна вымотать работа консультантом в книжном. Принесите то, подайте это, посоветуйте увлекательное, найдите согласно списку... Контингент — пенсионеры и студенты. Одним нечего делать, вторые ищут то, чего нет в интернете бесплатно.
Вот получить бы — ну не волшебную палочку, конечно, это глупости, а возможность корректировать людей, например...
Арина выключила ночник, закрыла глаза, подтянула одеяло до подбородка и размечталась. Ну например, хорошо было бы посмотреть на голову человека под определенным углом — и увидеть его зависимости, страхи и дурные наклонности. И те, которые находятся в стадии созревания или интенсивного роста, — раз и стереть, словно остатки крема. Чист человек и здоров и душой, и мышлением. Красота!
Поломать голову, сколько за такую красоту брать в рублях, она не успела. Грохот и звон разбитого стекла со стороны прихожей нарушили сладостные размышления.
Раздался визг матери. Арина, накинув халат, выпрыгнула в коридор. Отец в кителе лежал вдоль стены. Вероятно, падая, он инстинктивно схватился за раму зеркала, и квадрат деревянного багета, рухнув, накрыл его. Мелкие осколки мерцали в желтом свете потолочных ламп.
— Не ходи — стекло! — предупредила Арину мать, выставив ладонь. — Тапки надень. Лиза где? Помочь надо.
Мать отступила на кухню, закурила сигарету. Пальцы ее дрожали.
— Лиза!
Арина дернула дверь в комнату сестры. Заперто. Колыхнулся приклеенный снаружи скотчем листок, где красный фломастер аккуратно прорисовал буквы: «Не входить. Идет сенсорное голодание!»
— Сенсорное голодание у нее, — прочитала вслух Арина. — Слышь, ма?
— Что у нее сенсорное? — поперхнулась дымом мать.
Арина повторила.
— Новая блажь. Куда занесло девочку в этот раз?
— Я же рассказывала. Готы, молодежная субкультура, — напомнила Арина.
Привычка матери сохранять на поверхности памяти важное лишь для нее была фактом известным. Неудивительно: дочери выросли, любовь развеяло, остались только карьера да поиск душевного умиротворения.
— Ладно, давай помогай. Сначала стекла, потом рама. Его не трогаем, — распорядилась мать. — Все разборки завтра.
Арина вздохнула. Как рожденная в апреле, она предполагала наличие у себя сильной кармической связи с отцом и призвания исправлять его кармические ошибки. Только вот как? Папочка в очередной раз вошел в штопор, и с июня это повторилось уже трижды. Первые дни он еще ходил на службу, возвращался поздно и иногда — вот в таком виде. Держался так неделю, но день за днем набирал обороты. Постепенно служба уходила в сторону, отец брал отгулы. Потом вершина — три дня запойных, два выходящих, пару суток доктор. Прокачка и восстановление на свежем воздухе в деревне у деда: баня, прогулки, молоко, пробежки по утрам — и майор как огурчик, в строю.
Ах, если бы она окончила Хогвартс...
— Андреича с утра вызовем? — Арина посмотрела на мать.
Семен Андреевич — незаменимая выручалочка. Ловко ставит капельницы, выписывает нужные таблетки. Нарколог старой закалки, уже практически член семьи.
— Перебьется, — отмахнулась недовольно мать. — Рано еще.
Спать легли в начале второго. В окно бил ливень, и у Арины застучал в затылке молоточек. Она пошла за таблетками и выпила сразу две. Вспомнила о забытом на работе зонтике. Утром придется мокнуть. Расстроилась и уснула.
Сон случился нервный, прореженный картинками, ярким сумбуром, вспышками. Она ворочалась, отбрасывала одеяло к стене и снова куталась. Под утро затихла, замерла.
Снилось, как вошла в квартиру и сразу поняла: случилось нечто неприятное, обескураживающее, точно плюнули в лицо, изругали последними словами. Раскиданные вещи, выдвинутые ящики комода, предметы из гардероба родителей, сваленные на пол: старые рубашки отца, по которым прошлись в грязной обуви, скомканные платки матери на кровати.
Разбитые горшки на блестящей кухонной плитке, рассыпанная земля, корни голубой гортензии замерли змейками. Арина осторожно исследует комнаты, ступает аккуратно, стараясь не повредить предметы на полу.
Случился обыск и арестовали отца? Ограбили квартиру?
На кухне вместо телевизора дыра. В шкафу ни одной сумки, исчезла шуба матери, купленная в кредит. В коридоре все на месте, кроме обуви. Странно, но забрали и тапки. Ясно как божий день: их ограбили и жутко наследили. Черные отпечатки вьются из комнаты в комнату, возвращаются, словно хотят запутать, сбить с толку.
Вваливается Лиза, в перчатках и с ведром воды, улыбается и протягивает тряпку:
— Давай все убирать, систер, это конец сказке.
Они долго моют полы, сливая в туалет грязную воду.
Арина проснулась в семь по будильнику. Картинки из сна пугающе застыли в памяти. Она подсела к компу и, нервничая, полезла в интернет. В толковании снов она доверяла исключительно Цветкову. Его труды, адаптированные под русскую культуру и быт, ценила больше всего. Ей нравился его подход: автор не приспосабливался к современным запросам, исходил из глубинных обычаев и представлений.
Она вбила в поиск «мыть полы». Ничего. Написала просто «полы» — и сразу удача, толкований насыпалось с десяток. Ага, вот интересные: «Дом видеть — опасность, строить — к улучшению, крыть — к убытку, мести в доме — к гостям, полы мыть — к смерти...»
Арина ужаснулась, замерла на секунду. Первая возникшая в голове мысль: вероятно, смерть заберет старого и больного. Кто в семье самый старый? Дед. Поползли слезы, и Арина зашмыгала носом. Крепкий дед у них, добрый и шустрый, грибы собирает, ягоды, за домом присматривает...
Она посидела немного, вспомнила, как бабушка учила избавляться от дурных снов, и пошла в ванную. Отца в коридоре не было — наверное, переполз в спальню. Хмурая мать в халатике варила кофе и курила, пуская дым в форточку.
Черт, а вдруг это про отца? Арину качнуло. Буравчик впился в правый висок, и она приложила палец — посмотреть, нет ли крови. Встревоженное воображение услужливо нарисовало картинку. Отец гибнет в командировке. Процессия хмурых мужчин в форме, гроб, покрытый триколором. Арина с опухшими от слез глазами и подушечкой с орденами в руках. Лиза с матерью в темных платках. Курсанты вдоль края могилы перезаряжают карабины. Холодный воздух и солнце, в знак скорби прикрытое тучами.
«Перестань молоть чушь! — взмолился внутренний голос. — Не терзай себя дурными фантазиями. Вон из головы, вон! То неправда, то пустой звон».
Она открыла кран холодной воды, набрала до краев в ладони, склонилась, едва не касаясь их пересохшими губами, и зашептала:
— Вода-вода, приснилась беда — будто грязные полы мою я. Вода-вода, забери этот сон, унеси глубоко, унеси далеко, унеси навсегда, чтоб не возвращался никогда!
Отчитав слова, как молитву, три раза, Арина выдохнула. Молоточек в голове стих, можно жить дальше. Бабушка уверяла — отговор надежный.
Семейное
И все-таки родители разошлись. В первых числах октября, когда дожди затянули унылую песнь осени, мать собрала чемодан. Отец только-только ступил на низшую ступень запойной пирамиды.
В словах матери «решили пожить отдельно» Арина уловила липкий оттенок фальши. Лиза фыркнула и хлопнула дверью. Арина только плечами пожала, а вот мать подрастерялась, присела на стул.
— Удивлена? — спросила Арина.
— Да нет, в общем, — вздохнула мать. — У нее любовь?
— Да. Готская, скотская, — съязвила Арина. — Ты же видишь — черепа, скелеты, прогулки по кладбищам...
— Наркотики?
— Не уверена, но вряд ли. Не совсем же она дура. Да и руки чистые, без уколов. Хотя и в татушках, о чем будет жалеть, повзрослев.
— Ну и хорошо, что без уколов, — кивнула мать. — А тату сегодня в моде. Отцу скажи, пусть наберет, когда выйдет на горизонт осознанной реальности. Ты прости, я так больше не могу. Честно. Устала. Жизнь проходит, как...
Мать замялась, опустила глаза, задумалась и выдохнула под конец:
— И вас взять не могу. Вы кобылки взрослые, нянька не нужна. Если какие вопросы — я на связи. Денег пришлю.
— Ты далеко? Ну, в смысле, в Москве?
Арина подумала, что мать подготовила этот ход заранее и только выжидала момент.
Вообще странно было покупать эту квартиру при нарастающем конфликте. И мать, похоже, забыла, что отец согласился на перевод в Долгопрудный с понижением в должности, лишь бы не дать семейной трещине разойтись еще шире.
Конец сказке — не об этом ли сон? Арина всхлипнула. Она обожала отца, несмотря на его холодность. Любимицей для него всегда была младшая. Он и называл ее «куколка», а Арину — просто «дочь».
— Просто дочь, рожденная в ночь, — напевала в насмешку Лиза, когда желала досадить Арине.
Ну и ладно! Зато она постарается его спасти, в отличие от Лизки, которой семья до одного места.
— Хотела отсидеться у деда, но сняла квартиру в Лианозово, тут рядом. Напишу адрес попозже.
Мать, подхватив чемодан, вышла к лифту. Арина надеялась разглядеть сквозь залитое дождем окно шашечки такси. Моргнул стоп-сигналами «мерседес». Ну вот и ответы. Эта рванула в Лианозово. Арина покосилась на комнату сестры. Вторая выдала, что переедет жить на Остоженку.
«А я — в Париж! — разозлилась вдруг Арина. — И ну вас всех! Паспорт есть, визу туристическую поставлю. И не вернусь».
На этом эмоциональный поток иссяк. Она открыла холодильник и выудила пирожное «Наполеон», припасенное с вечера.
— Ну привет, счастье мое! — улыбнулась Арина.
И тут зачесалась рука.
Арина закатала рукав и ужаснулась:
— Это что такое?!
Красное пятно расползалось от запястья до локтя. Вчера она заметила небольшие высыпания, похожие на аллергическую реакцию, мелькнула мысль о враче, и на всякий случай она выпила препарат от аллергии. Но сегодня...
«Срочно к дерматологу, бегом!» — завыл внутренний голос.
И она послушалась. Как обычно, впрочем.
На улице плескал дождь, размывал грязь по тротуарам, окрашивал город в серое. По дороге в поликлинику Арина отматывала назад все встречи, рукопожатия и поцелуи за последние десять дней. Интима у нее не наблюдалось, не интима — тоже.
Арина задумалась, когда последний раз она влюблялась. В десятом классе было дело. Федор — спортсмен, весельчак, красавчик. Вечно списывал у нее физику, а встречался с Машкой Патрикеевой. С ней и целовался на выпускном, а потом Машка выскочила замуж за офицера. Федька как-то звонил, Арина не ответила. В институте парней раз-два и обчелся, и те зашуганные. Интересно, у Лизки эти интимно-сексуальные встречи часто происходят? На вид сестренке все двадцать: и грудь «двоечка», и фигуристая. Мда... Сосед с седьмого этажа к ней зачастил. «Балабол» — ему табличка. Лизка его по-другому зовет, но рта этот парень вообще не закрывает.
Арина изначально отнесла соседа к этико-интуитивным экстравертам (эмоциональные и настойчивые личности, которые все просчитывают наперед). И оказалась права. Молодой человек проявился как откровенный вербовщик в готско-скотскую компанию. Арина отметила его логически выстроенные вопросы, наводящие собеседника на нужные размышления. Эх, постучать бы в коробочку Лизке, пусть присмотрится внимательнее к челу!
В местном КВД сделали соскоб, врач велел зайти через день. На вид ничего критического не нашел, раздражение отнес к разновидности дерматита, выписал мазь. Арина же, пока он с ней возился, вспомнила, у кого видела схожие покраснения. И застучал в затылке ненавистный молоточек, словно поддакивая.
Всплыла картинка из недавнего прошлого: лифт, Бабка — вещь в себе, выпавшая в осадок, Арина, помогающая ей встать... Та еще вцепилась как клещ: «Помоги, помоги!»
Что помоги, чем?
К вечеру показалось, что краснота принимает форму паука: вот лапки, вот тельце. Прямо как у той карги замшелой! Арину затошнило, передернуло.
«Тьфу ты! Гадость, придумки! Виновато мое богатое воображение и повышенная восприимчивость. Вот дождусь результатов, тогда и в панику можно ударяться».