«Воскресенье». Глава 1. Часть 1

“...Зенитчицы кричали
и стреляли,
размазывая слёзы по щекам.
И падали.
И поднимались снова.
Впервые защищая наяву
и честь свою
(в буквальном смысле слова!).
И Родину.
И маму.
И Москву...”¹

 

 

 

-Доброе утро, Евгения Марковна!

-Доброе утро.

Поворот, монолитные сосны в парке Зенитчиц², сквозь которые пробивается солнечный свет. Еще пару метров - и у цели. Главное – не сбить дыхание.

«Привет, Женька!»

Короткий кивок. Дорога выкручивает налево, к выходу. Еще круг, и домой. Строго глядят с бронзовых бюстов партизанки Мария Мелентьева и Анна Лисицина. Аня смотрит немного грустно, Маша — твердо, вдаль. Несломленная воля девятнадцатилетней девочки. У начищенных, сверкающих бюстов, залитых солнечным светом, свежие цветы – красные гвоздики.

Несмотря на ранний час, уже жарко. Женя на бегу расстегивает синюю олимпийку с белой литерой «Д» на груди. Тополиный пух мешает пробежке. Сорвавшись с дерева, шумно взлетает воробьиная стая. Автолюбитель чинит у входа в парк «рыжий» «Москвич-412». Женя видит лишь задние фары машины, которые будто бы жалобно сощурились и говорят: «Может быть, хватит? Я уже не поеду. Оставь меня».

-Здравствуйте, Евгения Марковна.

-Доброе утро.

Еще полкруга. Если дышать равномерно, должно хватить дыхания. Еще чуть — чуть. Уже появились «пузыри», вытянулись колени на синих, тренировочных штанах, но ничего. Ритмично, будто подгоняя, скрипят кеды «Два мяча»: высокие, синие, с белыми полосками. Сколько было радости от обмена. В обратную сторону ушли несколько редких виниловых пластинок, но это не страшно. Еще поворот. Похлопывают по спине убранные в хвост черные волосы. В голове звучит голос отца:

«Евгения, ты – советский милиционер! Какой пример подаешь братьям?! Ты подумала, что из них вырастет?! Люди БАМ строят, а моя дочь, ребенок уважаемого человека, занимается непонятно чем. Позор!»

Парк дышит цветами. Вдоль прогулочных аллей — аккуратные клумбы с белыми флоксами, красными розами и пионами. На коричневой, деревянной скамейке у фонтана сидит пожилая пара. Он — в модной шляпе бурого цвета, белой рубашке с короткими рукавами и светлых брюках. Благородная седина, интеллигентный взгляд. Нога закинута на ногу - блестят начищенные, бежевые сандалии. Она — тоже в шляпе, алой, в красивом, длинном розовом платье. Немного косметики, подчеркивающей большие темные глаза. Гордо вздернутый подбородок. Аккуратная, белая сумочка. Платье подходит ее возрасту, не выглядит вычурно. Они читают газету, одну на двоих, и едят мороженое. Мужчина, широко улыбнувшись, достает из-за пояса букет незабудок, вытаскивает из него один цветок и аккуратно устанавливает на поля ее шляпы. Женщина смущенно улыбается. Из динамиков звучит музыка.

«...И я иду к тебе навстречу,
И я несу тебе цветы,
Как единственной на свете
Королеве красоты...»

-Здравствуйте, Женя.

-Здравствуйте.

Снова воспоминания. Московский двор. День. Солнечно.

«Круглова, ну что с тобой не так? Все бабы как бабы. А ты – «мусор», что дальше-то?».

Звонкая затрещина. Жар в руке. Отчаянно колотится сердце. Обидно!

 

- Добрый день, товарищ участковый!

Метров за триста до поворота, ведущего к выходу, девушка резко затормозила. Окатив мужчину на лавочке презрительным взглядом, она добрела до лавки и прильнула к медному, питьевому фонтанчику, жадно дыша.

- Яков Моисеевич, – отдышавшись, сказала Женя, сердито прищурившись, – как можно заниматься в таких условиях? Спорт – это у нас что?

- Так это, - жизнь. Клянусь своими седыми висками, – кивнул пожилой мужчина, сняв очки и положив их в нагрудный карман белой рубашки с короткими рукавами.

- Правильно, – распустила темные волосы девушка, – а вы мне бегать мешаете. Вредитель вы, Яков Моисеевич.

- Так, это же я с уважением, – примирительно произнес мужчина. На вытянутом лице появилась улыбка. Когда Ройзман улыбался, его зубы касались нижней губы: создавалось ощущение, что он смеется над собеседником. – Мы же любим, нашу милицию-то. А вы вот, это самое, чем бегать с утра, лучше бы бандитов ловили, да. Преступность – она такая. Не дремлет.

-Поучите меня еще, товарищ Ройзман, – погрозила пальцем Женя, присев рядом. Мимо пробежала группа молодых людей из секции самбо. В таких же, как у нее, синих тренировочных штанах, только кеды у них были черные. Остановившись неподалеку, они вышли на свободную асфальтную площадку перед сценой, исписанную мелками и сняли олимпийки, оставшись в белых майках. Девушка хмыкнула, отметив мощные мышцы. Ну, конечно. Самбо. Многие знали, что в городе есть подпольная секция карате, но никто не признавался, где она находится. Антисоветчики.

- А чего бы и не поучить? – Пожал плечами мужчина. Глаза устали после очков — он протер низко опущенные веки, – вот вы, Евгения Марковна, такая молодая, а приехали в Береговой, это же конец света. Граница, поди. Либо чего-то натворили, либо доказать хотите правоту свою. Черным по белому. Мы здесь все друг друга знаем, а вы среди нас чуть ли не самая молодая. Это поддержка, Евгения Марковна. Поддержать вас хотим.

- Ну и закончим наш балет на этой ноте, – поднялась Женя, застегивая олимпийку, – а попала я сюда, Яков Моисеевич, исключительно по своей воле. Хорошего дня вам.

- Евгения Марковна! - Крикнул вслед Ройзман. Мужчина опустил голову и пригладил светлые брюки.– У меня к вам исключительная просьба, душа моя.

-Я вас слушаю.

- Вы же знаете учительницу, Елену Павловну?

- Ракицкую?- Задумалась, вспоминая, Женя. – Да, знаю, а что с ней?

- Да вроде бы ничего, – замялся мужчина, разглядывая коричневые туфли с острым носом. В карих глазах появилась тревога. Ройзман будто бы хотел что-то сказать, что-то знал, но не решался, – не видно ее уже дня четыре как. Вы бы зашли к ней, узнали, что да как.

- Уехала, видать, - пожала плечами девушка. – А дочь, у нее же есть дочь?

-Так и ее нет. Мы искренне переживаем, Евгения Марковна.

- Хорошо, я зайду. До свидания, Яков Моисеевич.

- Хорошего дня, Евгения Марковна.

***

В служебном, деревенском доме по улице Звездиной³, на окраине города, заиграла музыка в темно-коричневом транзисторном приемнике. Блестящую антенну подняли вверх, покрутили колесо и из динамиков раздался шипящий, раскатистый женский голос:

«...Я так хочу, чтобы лето не кончалось,

Чтоб оно за мною мчалось, за мною вслед...»

Участковый Круглова, двадцати четырех лет от роду, посмотрела в зеркало и довольно улыбнулась, поправив убранные в пучок на затылке темные волосы. Поправила форменную милицейскую юбку и застегнула пуговицу на пиджаке. Отойдя от зеркала, Женя ступила на уже нагревшийся от солнца домотканный ковер на деревянном полу. Половица отозвалась глухим недовольным стуком, ее стон отразился эхом в высоком, массивном деревянном потолке. Девушка подошла к накрытому белой скатертью столу и взяла из медной тарелки зеленое яблоко. Отодвинув деревянный стул, она поправила на нем вязаный коврик и присела, положив голову на руки и уставившись на приемник.

Родители, довольно известные в стране медики, пророчили Жене карьеру медработника – тем удивительнее для них было решение дочери стать милиционером. Сначала они восприняли это как шутку, но когда Евгения с отличием получила профильное образование, стало совсем не до смеха. Попытки поговорить прошли неудачно – горячая Женя с годами стала страшно упрямой и принципиальной. Однако сбыться блестящим планам, к сожалению девушки и счастью отца, пока помешал случай.

- Евгения, ты, ты сошла с ума…? – Отец, мать, два младших брата в смешных, коротких синих шортах и белых майках. Московская квартира. Солнечный летний день. - Ты хоть понимаешь, что ты натворила?!

- Женечка, расскажи нам, как все было, – просит мать, пытаясь поправить дочери волосы. Женя сердито одергивает голову. Гостиная большого дома почти в центре Москвы. Роскошный, блестящий гарнитур из Чехословакии. Внутри – импортный сервиз. На полу — дорогой ковер.

- Да она людей бьет, ты представляешь?!- Взмахивает руками отец.- И кого?! Сына первого секретаря горкома ударила! Бутылкой! По голове! Позор! Дочь уважаемого человека! И это – советский милиционер!

- Женечка, дочь, расскажи…

- Так, хватит, – Круглова яростно вскакивает, – я никому ничего объяснять не собираюсь! Бекетов получил по делу! Не хочешь меня видеть, папа, не увидишь. Завтра же напишу заявление о переводе из Москвы.

- Женя, успокойся. Сядь и расскажи, – вновь тихо просит мать.

- Мама, да он не хочет слышать меня! – Отчаянно восклицает девушка. – Заладил – позор, позор! Папа – я милиционер, комсомолка, в конце концов, это же не пустые слова! Я людей просто так бутылками по голове не бью! И да, если тебе это утешит, это был прекрасный коньяк!

С этими словами Круглова выбегает из квартиры, хлопнув дверью. Родители лишь ошарашено переглядываются.

Музыка в транзисторном приемнике захлебывается, прервавшись сердитым шипением. Женя вздрагивает, вернувшись из воспоминаний, и поворачивает голову. Взгляд падает на огромный красный ковер на стене, над кроватью с синими спинками. Пружины. В пионерских лагерях это был ее батут. Как весело скрипела кровать и подбрасывала вверх, на самый вверх! Может быть, прыгнуть, Евгения?

Пригладив белое покрывало и поправив пушистую подушку, Женя улыбается, принюхиваясь к букету ромашек в белой вазе на подоконнике. Хорошо.

***

Она выбегает из подъезда и направляется к парку. Несмотря на июль, на улице уже почти вечер и становится прохладно. Ветер треплет подол модного финского платья — темно-розового, с длинными рукавами. Ее страшно колотит от обиды, почему? Человек, которому она верила всей душой, не захотел ее слышать? Был ли смысл что-то доказывать внезапно оглохшей душе? Отец упрямо не хотел верить, что ребенок, которого он вырастил, не может без причины ударить человека бутылкой (пусть и очень хорошего коньяка) по голове. Где-то внутри у девушки заседает догадка, что заботливый и переживающий, ее, по - настоящему родной отец, просто использовал ситуацию. Видеть дочь милиционером он не хотел.

«Жека!», - окликают ее четверо парней на светлых «Жигулях». Не обратив внимания, Круглова входит в парк. Автомобиль останавливается у входа, взвизгнув тормозами.

- Круглова! – Догоняет ее один из парней, остальные ждут в машине. Не бедный: модная, «битловская прическа» с длинными, темными бакенбардами. Импортные, светлые кеды, явно не «Два мяча», и черные джинсы. Явно не самодельные, не «варенки». Дорогая, бежевая олимпийка поверх черной футболки. – Куда бежишь- то?

- От тебя подальше.

- Ох, ну да, - парень смеется, – опять с отцом поругалась?

- Слушай, - резко оборачивается Женя. Бегать от него в босоножках на высокой танкетке - глупое занятие. - Чего с тобой не так, а? Вроде и красивый, и шмотки носишь заграничные. Машина вон хорошая. Чего же ты гад- то такой?

- Да, а чего так? – Нахально улыбается молодой человек. - Потому что я одеваюсь не как все, и вообще не как все? Ну, не всем же кричать «Служу Советскому Союзу!» и жить стадом. А что с тобой не так, Женя Круглова? Вроде хороша собой. Родители – уважаемые люди. А сама – «мусор», – гогочет парень.

Кровь приливает к голове и Женя, не соображая, что делает, отвешивает ему звонкую затрещину. Наступает тишина.

- Это ты зря, – ощупывая лицо, проговорил парень.

- Эй, - за Женей вырастает светловолосый молодой человек крепкого телосложения, – что тут происходит?

- Да мы тут, «мусор» убираем, - с акцентом на предпоследнее слово произносит Противник.

- Вот и убирай отсюда, – указывает молодой человек парню на выход, – а то помогу.

- Всего доброго, Евгения Марковна, служу Советскому Союзу! – Зычно кричит Противник и убирается из парка.

- Все нормально? – Заботливо интересуется Алексей - лучший игрок футбольной команды района и Женин давний товарищ. Он не Противник, он простой советский парень. Товарищ. Добрый и надежный, конопатый, с непослушными, соломенного цвета волосами. Выразительные, карие (коньячного цвета) глаза, большие. Играет в футбол, носит черные, выцветшие отцовские «треники», белую майку (алкашку) и серую олимпийку, но не с литерой «Д». Семья Алексея с завода Лихачева, поэтому кроме столичного «Торпедо» они ничего не признают. Для Жени он кто– то вроде лучшего друга и потенциального жениха (если бы женщины, конечно же, выбирали хороших парней). Хотя в глубине души она прекрасно понимала, что отец никогда не примет сына простых рабочих. Вопреки стараниям, революция так и не стерла классовых границ. Пусть и яростно пыталась.

- Да, нормально, – машет еще горящей рукой Женя, чувствуя, как трясутся колени.

- Бекетов та еще сволочь, тебя никто не винит, Женя.

- Я знаю, Леш, – тепло улыбается девушка и берет парня под руку. – А не угостите даму мороженым, товарищ спортсмен? – Кокетливо спрашивает она.

- У меня есть выбор? – Смеется Алексей.

- Ох, это сложный вопрос, товарищ спортсмен.

- Ну, раз, милиция просит, – разводит руками парень, – теперь меня не арестуют.

- Леша.

- Как Эдуарда Стрельцова.

- Алексей!

- Ну, все, все, молчу.

Женя улыбается и, сощурившись, смотрит на небо. Такое чистое и прекрасное, как юная душа.

Светлое, летнее небо 1977 года.

Стрелка часов с красным циферблатом на стене доходит до восьми. Отложив так и не съеденное яблоко обратно в тарелку, Женя встает со стула и, поднявшись на носочки, берет с темно-коричневого шкафа пилотку — ее гордость. Аккуратно надев головной убор, она еще раз смотрит в зеркало и козыряет сама себе, улыбнувшись. «Серьезнее, Евгения, - говорит она себе. – Ты — советский милиционер». Но все равно улыбается, когда взгляд падает на туфли у порога. Светлые, на деревянном каблуке, с кожаными ремешочками. Совершенно убийственные. Нужны были для встречи с молодым человеком, он был выше нее ростом. А ей хотелось смотреть сверху и с презрением, когда поссорились. На случай перемирия оставались те самые босоножки. Не помирились. Но туфли остались и были еще очень даже ничего.

Улыбнувшись, Женя нырнула в босоножки, поправила пилотку и вышла из дома, хлопнув дверью.