Колбаска для любимого (вне конкурса)

Исходный текст Мой Господин "Бабушка" 

Кап-кап, капает вода с набухших от сырости еловых лап. 

Кап-кап-дзинь, падает она в изумрудный мох и немножко на лысину Маргариты Петровны, которая, выйдя на одну станцию раньше, кажется, заблудилась. 

Конечно, лысина это слишком громко сказано, у Маргариты Петровны аккуратная стрижка «под мальчика» с удлиненной светлой челкой, чуть тронутой розоватыми переливами. Это вчера она, собираясь в глухомань, решила быть модной и современной и покрасила пару прядей в розовый. Розовый ей решительно не подошел и сделал похожей на довольного жизнью зрелого поросенка, но смывать было уже некогда.

И вот, поросенок шагает по болоту, то и дело проваливаясь в грязь, и проклинает все на свете. 

На склоне лет влюбиться в какого-то никчемного уродливого жирного профессора и поехать через половину области, чтобы типа якобы передать ему редкую старинную книжку, которая совсем случайно оказалась у Маргариты Петровны на антресолях. На самом деле, она заказала эту книгу через Озон. Старый идиот не догадался пошевелить своими сардельками и нажать пару кнопок на телефоне, чтоб сделать это самостоятельно, зато у нее появился повод наконец, навестить его холостяцкую берлогу.

«Небось лежит сейчас на проперженном диване и роняет крошки в бороду, а я тащись тут через пол страны, чтоб прилететь на крыльях любви с подарками в клювике. Ненавижу!». 

Руки Маргариты Петровны оттягивают две увесистые авоськи. В одной лежит запечатанная в полиэтилен и перевязанная широкой нарядной лентой обещанная редкая книга, там же булькает настойка по секретному рецепту ее давно почившей бабушки. Сырники томно подмигивают изюмными глазами нарезке, сочащейся копченым духом домашней колбасы, а из второй авоськи выглядывает букет из перьев зеленого лука, французского багета и заморского ананаса. Маргарите Петровне кажется, что именно так выглядит джентльменский набор человека, решившего наслаждаться жизнью во что бы то ни стало. 

«Старый олух, что я в нем нашла», — продолжает злиться Маргарита Петровна, которая решила прогуляться подмосковным лесом и подышать воздухом, но вместо этого вынуждена продираться через бурелом и вдыхать миазмы подгнивающей листвы и лишайных веток. 

Кап-кап - капает пот с ее веснушчатого лба, падает за воротник легкой ветровки и течет, преодолевая складки жира, россыпь родинок на спине и тугую застежку нового лифчика. 

Чем дальше она уходит в чащу, тем сильнее ее священное негодование. Как она могла так опростоволоситься! О чем она думала! Зачем он ей сдался, и что, в принципе, если рассудить здраво, она собиралась с ним делать, учитывая его немалый вес, фиолетовые губы и объемное пузо. 

«Нет, но ведь губы точно фиолетовые», — какое-то время она смакует эту мысль, вспоминая его фото и представляя, как несчастный профессор кислых щей падает вот прямо сейчас, сраженный апоплексическим ударом. 

— Нда... Не дай бог до такого дожить, конечно, — Маргарите Петровне кажется, что это говорит кто-то вне ее головы, хотя в этом заповеднике болотной хмари и комаров размером с лошадь, точно никого кроме нее нет. 

— Дооо, никого, кроме тебя. Хотя, дура тут точно ты одна такая, ахаха!!, — звонкий, словно музыка хрустального колокольчика, детский смех, вдруг наполняет лес миллионами отзвуков и голосов. Испуганным роем с земли взмывают малюсенькие серые птички, на соседней ели, словно очнувшись от вечного сна, кукушка начинает отсчет отпущенных кому-то лет (только не мне, пожалуйста, машинально думает ошарашенная Маргарита Петровна), а где-то в глубине леса вдруг внезапно раздается оглушительное петушиное «Ку-ка—ре-ку!»

— Ты кто, девочка?, — шепчут внезапно чуть фиолетовые губы Маргариты Петровны.

— Ну допустим, Маша, — маленькая засранка в легком платьице, босоножках на босу ногу и красной, замусоленной бейсболке, легко поднимается с травы и приседает в шутливом книксене. 

— Ты заблудилась, деточка?, — вид одинокого ребенка в лесной чаще заставляет Маргариту Петровну на мгновение забыть не слишком приятные эпитеты, которыми ее только что наградило это существо.

— Да как тут заблудишься-то, ну вы даете. Вон там, — девочка машет в сторону, откуда идет Маргарита Петровна, — там бабушкина фазенда. Я хотела к ней от матери свалить сегодня, так нет, приперся дядь Федя, сидят рубятся в шеш-беш. Хоспади, вот задрали, ей богу. Каждый день одно и то же. Надерутся притирки и давай песни орать, да играть на щелбаны. У бабушки уже места живого на лице не осталось, всю морду ей дядь Федя разбил, верите. 

Маргарита Петровна верит. Более того, она думает о том, что здесь творится чудовищное насилие. Какой-то бабушке разбили в кровь лицо и это там, откуда она только сейчас вышла пять минут назад. 

— Извини, а если пойти прямо, я выйду к станции? Мне в поселок нужно попасть, — почти умоляюще говорит она, заглядывая в Машины глаза.

И резко отшатывается. В глазах отражается содержимое ее сумок, которое невозможно увидеть, не распотрошив последние. 

— Колбаска, — тут же говорит Маша, словно прочитав мысли Маргариты Петровны, и облизывается тонким красненьким язычком.

— Это я ему везу..., — Маргарите Петровне ужасно неловко, но Маша, кажется, все знает наперед.

— Зря. Он пошел в баню и свалился с полки. Перелом лучевой кости в двух местах, в травматологию увезли. Давайте лучше здесь все съедим!, — бодро предлагает девочка, как фокусник вытаскивая из-за дерева белую пушистую кошечку с миндалевидными голубыми глазками и шикарным хвостом песца.

— Это Китти. Ей нужно усиленно питаться, — серьезно сообщает Маша, — Китти, поприветствуй Маргариту Петровну!

Голубоглазая красотка встает на задние лапки и умильно смотрит на женщину, чуть склонив набок свою прелестную треугольную головку.

— Боже, какое чудо!, — почему-то известие о несчастном случае с профессором совершенно успокаивает Маргариту. Девчонка, конечно, все выдумала, но об этом как раз лучше не думать. Действительно, ей жалко что ли колбасы ребенку дать. 

Она достает сверток с нарезкой, разворачивает и протягивает Маше. 

— Угощайся, только я туда перцу добавила и пересолила, кажется...

— Да ясно, что влюбилась, у тебя на лбу написано, — вместо девочки отвечает кошка, и Маргарита Петровна видит, как у той шевелится нижняя челюсть, обнажая белые отточенные кошачьи клычки. 

— Мы ее стерилизовали недавно, — вступает Маша, пока кошка урча расправляется с колбасой и лезет в сумку уже без спроса, потроша там сырники и рыбную нарезку, — она нам сказала либо я, либо котята. Ну мы выбрали ее, конечно, котят потом фиг знаешь, куда пристраивать. У бабушки волк живет, у охотника собака, у матери кролики. Еще котят нам не хватало. Перевязали трубы и дело с концом.

— К-к-к-какие трубы, — лепечет Маргарита Петровна

— Фаллопиевы, ну, — бурчит кошка, жуя ананас. — Женщина, а вы не слишком много вопросов задаете? Маш, ты чего ей все рассказываешь?

— Так она ж отсюда уже не выйдет, кому она доложит, — Маша неторопливо откручивает крышку бутылки и опрокидывает настойку. Маргарита Петровна смотрит, как вздрагивают ее косички в такт жадным глоткам. 

...приехали..., — стучит в висках Маргариты Петровны, — господи, а если он и в самом деле переломался, а я тут сижу с этими упырихами беседую, — с замиранием сердца думает она. 

Ей срочно нужно перестать думать. Как там было, в аффирмациях этого коуча из инсты. Все это, конечно, чушь собачья, но сейчас больше не на что опереться. Надо попробовать.

-Аум. Деум. Заум. Пеф!, — произносит про себя Маргарита Петровна, зажмурившись, что есть мочи. 

— Стоять! Ни с места! Стрелять буду!, — слышит она зычный мужской голос, открывает глаза и видит спины убегающих девочки и ее странной кошки. Наподобие двух спятивших белок, те несутся прямо по толстым веткам гигантских сосен этого ужасного леса.

— Приветствую, мадам!, — щупленький мужчина неопределенного возраста с ружьем и трехдневной щетиной приземляется подле ее ног, картинно встав на одно колено. 

— Здрсть, — Маргарита Петровна не выносит запах перегара и опустившихся мужиков, но что делать, ей как-то нужно отсюда выбираться.

 — Хотите наливки?, - неестественно улыбаясь, спрашивает она Охотника. 

*прдлж слдт взмжн, н т нтчн