Голая и лохматая (святочный рассказ, начало)
Тихо январской ночью в деревне — только ветер за окном посвистывает, да снежок хрустит под ногами припозднившихся гуляк. Но это временное затишье. Завтра тринадцатое — ряженые отовсюду выползут и до ночи будут ходить, щедровать и пьяные песни горланить.
Интересно, а кто там сегодня шляется? По такому-то морозу?
Вставать с кровати, идти к замёрзшему окну, распахивать внутреннюю створку и почти минуту дышать на покрытое ледяными узорами внешнее стекло, ужасно не хотелось. Поэтому, ещё немножко послушав уличные шорохи, Олеся вздохнула, перевернулась на другой бок и снова уткнулась в смартфон, возвращаясь к чтению.
Звуки за окном повторились, становясь явственнее и ближе — кто-то прошёлся перед двором и подёргал калитку, будоража сидящего в будке Мухтара. В окно стукнули — кажется, снежком — и Олеся всё-таки поднялась с постели, накинула на плечи одеяло и полезла на стоящую у окна табуретку. Открывать форточку.
Ну и кто там?
За двором, хлопая себя по бёдрам, извивались в разогревающей пляске две знакомые фигурки.
Томка с Любкой? Опять?! Какие неугомонные! Что на этот раз придумали?
Увидев торчащую из форточки Олесю, один из силуэтов замедлил диковатый танец и засемафорил:
— Ли-са! Давай! Выползай из своей норы!
Вот не было печали! Захлопнув окно, она спрыгнула с табуретки и нерешительно помялась у шкафа. Идти? Забить? Гулять по заснеженной деревне при температуре минус двадцать не очень-то прикольно, но игнорировать девчонок нехорошо: без них десять дней в гостях у бабушки с дедушкой стали бы самой тоскливой декадой в её жизни.
А, ладно!
Решившись, она скинула одеяло, стащила махровую пижаму и принялась одеваться. Натянула тёплые колготки, длинную вязаную юбку, пушистый голубой свитер и потопала в прихожую — за валенками, дублёнкой и шапкой. Завершив «туалет», скептически изучила себя в зеркале. Н-да... Увидели бы её в таком прикиде однокурсники... Точно оборжались бы!
Ну и плевать.
— Куда собралась? — спросила сидящая у телевизора бабушка. Не отвлекаясь, впрочем, от экрана. — Поздно уже, ночь на дворе.
— «Мы с Тамарой» пришли, — пробурчала Олеся, последним штрихом завязывая шарф и показывая отражению язык. — Гулять зовут.
— А, — бабушка усмехнулась и всё-таки повернулась. — И что на этот раз? Под окнами будете слушать?
— Понятия не имею. Меня даже не предупредили, — Олеся тяжко вздохнула и закатила глаза, словно извиняясь за чудачества подруг. — Но под окнами мы уже слушали. Пойду, ба. Буду через часик или два.
И, помахав бабуле пушистой варежкой, толкнула дверь и вышла во двор.
Девчонки по-прежнему отплясывали у калитки — весёлые и замёрзшие. В ночной полутьме их яркие алые щёки и покрытые изморозью чёлки светились не хуже горящей над крыльцом сорокаваттной лампочки. Присмотревшись, Олеся увидела, что ресницы у них тоже белые.
— Ну ты даёшь! — прошипела Томка, очередной раз подпрыгнув на месте. — Я тебе когда ещё сообщение на ватсап отправила? Копуша!
— Сама даёшь, — передразнила Олеся. — Балда Ивановна. Я тебе сколько раз говорила: у нас дом экранирован. Интернет паршивый. Позвонить не могла?
Подтверждая сказанное, смартфон во внутреннем кармане запищал, докладывая о доставленных сообщениях.
— Вот и они. Так что вы на этот раз придумали?
— В баню пойдём, — хихикнула, молчавшая до этого Любка, так старательно выдыхая пар, словно надеясь поднять окружающую температуру. — Жопы баннику подставлять!
— Чего?!
Олеся изумлённо вытаращилась на подруг. Она-то, наивная... вообразила, что за пять дней, минувших с Рождества, стала бывалой гадальщицей! Что они только не делали — гипнотизировали зеркало, пялясь втроём в освещённую свечами анфиладу зеркальных переходов… Лили воск, бросали через забор валенки, приставали к прохожим! Вчера подслушивали: тайком проникали во дворы с заднего хода, и, стараясь не привлекать внимания хозяев, «грели уши» под окнами. Якобы по случайным разговорам можно судить о будущем. Она тогда ещё подумала: кошмар какой! А если поймают? Думала, большей жести и не бывает. Оказывается, ошибалась.
— Того! — многозначительно пропела Тома, понижая голос и косясь по сторонам лукавым взглядом. — Гадание такое. Рассказываю. Приходишь в баню, открываешь дверь, поворачиваешься спиной к проёму, задираешь подол — ну, или спускаешь штаны... И говоришь: «батюшка-банник, пожалуйста, не чуди, а о суженом мне расскажи». И ждёшь. Он должен потрогать твой зад. Если прикоснётся голой рукой, будет у тебя жених бедный. Лохматой — богатый. Шершавой — грубый.
— Офигеть… — Олеся ущипнула себя за руку, чтобы удостовериться, что не спит, но через дублёнку эффект оказался так себе. — Том, спорим, твоя идея? Вот скажи: тебя, случайно, в детстве не роняли? Как ты это себе представляешь? Припрёмся сейчас к кому-нибудь в баню, стянем труселя… А там мужики. Уж они нас и голыми, и лохматыми, и шершавыми потрогают!
— Ой, ну ты придумаешь! — Тамара пренебрежительно фыркнула, отмахиваясь от слов заиндевевшей варежкой. — Насчёт трусов там ничего не сказано!
— Ага. Но это потому что раньше их крестьяне не носили.
— Не дрейфь, Лиса! Во-первых, главное, как я поняла — почувствовать. Стаскивать трусы необязательно. Или ты бабушкины рейтузы носишь? Во-вторых — мы же не собираемся заниматься этим здесь! Тоже нашла дуру... Так и правда можно на кого-нибудь нарваться!
— А где же тогда?
— Да есть один дом... на краю деревни. Старой деревни. Раньше-то она была больше. Дом непростой: говорят, в нём нечисть водится. И банька там есть — её даже иногда топят. Летом. Сейчас там точно никого нет.
— И далеко идти?
— Километра два, не больше. Там лесопилка недалеко, но зимой она не работает. Ну что, пошли?
— В лес, ночью?!
— Всё-таки трусишь? Ну вот, — Томка всплеснула руками, поворачиваясь к Любе, молча слушающую разговор и всё поддающую пар. — А ты сказала… А она трусиха!
— Да ничего я не трусиха! Просто это глупо!
— Трусиха, трусиха. Как только услышала о нечистой силе, о доме в лесу... Сразу в штаны и наложила. Нету в тебе авантюризма, Лиса! Скучная ты!
— Ах, скучная! Пока на все твои приколы велась, была не скучная! Один раз отказалась — на тебе. Давайте, давайте! Навесьте на меня ярлыков побольше!
— Тю. Какие же то приколы? То мы баловались просто. Сегодня впервые что-то интересное наклюнулось. Чуть-чуть страшное, загадочное, мистическое...
Последние слова Тамарка произнесла свистящим подвывающим шёпотом: широко распахивая и без того огромные глаза, растопыривая согнутые пальцы и мелкими шажками пододвигаясь к Олесе. Оказавшись нос к носу, выдохнула в лицо, состроив умоляющую мордашку:
— Пошли, а? Эта, — Томка кивнула в сторону Любы, — Без тебя не пойдёт. А мне одной страшно. Но так хочется! Скучно же! Чем ещё в этой деревне заняться? Хоть что-то вспомнить будет!
— Ага, — подтвердила Люба, выдыхая очередной клуб пара. — Не пойду.
Ну конечно, они пошли. Даже не пошли — побежали вприпрыжку. Мороз ощутимо щипал щёки и быстрая ходьба хоть немного, но грела. Правда к концу пути, порядочно измёрзшая Олеся ещё меньше хотела оголять задницу. Но Тамара, в ответ на озвученные опасения — замёрзнуть в скрюченно-голожопом виде — только рукой махнула:
— Да ну тебя! Там же предбанник есть. Зайдём внутрь, закроем двери. А жопы будем совать в парную — туда, где печка стоит. Не бойся, не околеешь!
— Ну смотри...
К концу пути, занявшему по ощущениям Олеси никак не меньше часа, начался снегопад. Только благодаря Томкиному чутью и знанию местности они не заблудились, а всё-таки вышли к маленькой покосившейся избушке, поблескивающей в темноте разбитыми стёклами.
Бревенчатая баня без окон отыскалась в глубине двора, среди прочих деревянных строений и сарайчиков. Как подруга узнала, что это именно она — не курятник или овин — оставалось только догадываться. Возможно, уже приходила сюда днём. Или как приличная деревенская барышня, неплохо разбиралась в банях.
Как бы то ни было — постройку Тома выбрала верно и, фальшиво насвистывая какую-то смутно знакомую мелодию, дёрнула за ручку деревянной двери. Они очутились в крохотной коморке, пропахшей дровами и золой. После долгой прогулки даже показалось, что здесь очень тепло. Олеся стянула варежки, рассовала их по карманам и с наслаждением подышала на руки.
У-у-у! Как здорово!
— Так, — деловитая Томка вытащила из кармана коробок со спичками, подсветила его вынутым из варежки мобильником, достала три палочки и откусила одной из них серную головку. — Ну, давайте. Кто первый? Может ты, Лиса? Моя всё-таки идея...
Олеся вздохнула, протянула руку, вытаскивая жребий из Тамариного кулака, и словно по закону подлости в ладони оказалась обезглавленная спичка.
Ну почему-у? Так не хочется!
Тома с Любой переглянулись и синхронно отступили в стороны — пропуская её к двери и создавая простор для манёвра.
Ну что за ерунда? Она даже идти сюда не хотела! Вечно крайняя!
Но на попятный Олеся не пошла — тяжко вздохнула, сломала спичку, бросила на пол и спросила:
— Ну и чего там говорить-то надо? Напомни!
— Батюшка-банник, пожалуйста, не чуди, а о суженом мне расскажи, — бодро отбарабанила Люба, блестя глазами. Похоже, в помещении молчунья оттаяла — подавшись к разделяющей предбанник и парную двери, взялась за ручку и шепнула:
— Ну, давай!
— Ладно...
Олеся вздохнула, задрала юбку и спустила колготки. Её никак не оставляли мысли о подставе, но прокрутив в голове кадры жеребьёвки, она признала: всё по-честному. Просто неохота быть первой, вот и всё.
Подруги услужливо распахнули двери и Олеся, обращённая спиной в парную, шагнула внутрь, склоняясь вперёд и повыше задирая подол. Набрав побольше воздуха в грудь, она хотела произнести ритуальную «считалочку», но успела выговорить только первый слог:
— Ба…
Её перебили — сзади кто-то зашевелился, громко вздохнул и издал странные звуки, очень похожие на горловое рычание вошедшего в охотку кабана:
— Ахр-р-р… Хр-р-р…
Перепугавшись, девушка рванулась обратно, но опоздала: кто-то схватил её прямо за злополучную задницу. Ужас встряхнул, как сильный удар током — дёрнувшись, она заорала в полный голос. Недоумённо пялящиеся в тёмный проём Томка с Любкой, рванулись вон из предбанника и, не разбирая дороги, понеслись в сторону села.
— А-а-а-а! — голосила вслед девчонкам, заходящаяся от паники Олеся.
Она попыталась освободиться, но бесполезно — невидимка держал крепко, а из-за дёрганья вцепился ещё сильнее. От страха мозги совсем отказали, и, повинуясь не разуму, а инстинкту, Олеся пнула обутой в валенок ногой назад, ткнулась во что-то мягкое, и наконец-то избавилась от тисков.
Почувствовав свободу, кинулась вперёд, упала на колени, но быстро поднялась и со спущенными колготками, подвывая от ужаса, помчалась прочь из проклятой бани.
Хорошо, вместо отключившихся мозгов заработало шестое чувство: несмотря на панику, бежала она в правильном направлении и когда на горизонте появились заснеженные крыши деревенских домов, ужас наконец отступил.
Остановившись, она отдышалась, задрала подол и натянула колготы, радуясь, что у неё нет джинсов, под которые бы налезли эти мохнатые «подштанники». Оправившись, огляделась, выискивая подруг, и далеко позади увидела две знакомые фигурки.
Однако!
Заметив, что она остановилась, те замахали руками, жестами призывая подождать.
Олеся фыркнула: вот ещё! Хороши подруженьки, ничего не скажешь! Бросили наедине с банником и надеются, она будет мёрзнуть, поджидая их? Ха! Хренушки!
Стащив варежку, она выпростала средний палец и вытянула руку вперёд — не особенно, правда, надеясь, что в темноте, пусть и разбавленной лунным светом, эти предательницы разглядят нецензурный жест. Но какая разница? Она-то знает!
Дом встретил теплом и светом. Бабушка по-прежнему смотрела телевизор, а дедушка судя по доносящимся из спальни звукам, видел десятый сон. Услышав шаги вернувшейся внучки, Варвара Дмитриевна обернулась в кресле, глянула на румяную с мороза Олесю и спросила:
— Замёрзла? Иди, чаю попей. Только что закипел.
— Ага. Спасибо, — пряча глаза, буркнула девушка, опасавшаяся, что зоркая бабуля поймёт: что-то случилось.
Она и поняла — заметила ускользающий взгляд, закушенную губу и поинтересовалась:
— Что произошло? Ты сама не своя. Поссорилась с девочками?
— Да ладно! Своя я. Своя, бабуль. Всё нормально. Так. Ерунда. Потом расскажу. Как-нибудь.
— Ты очень возбуждённая. Признавайся, что натворила?
Олеся едва не застонала в голос: «Ну, бабушка! Пожалуйста, не приставай!»
— Ба, пожалуйста, не пытай. Всё равно не скажу. Видишь — нормально всё. Живая, здоровая, на кусочки не разобранная!
— Не мели ерунды. Что с твоими подругами?
— А я знаю? — не подумав, брякнула разнервничавшаяся Олеся. — Дома уже, наверное.
— Так они тебя бросили? — моментально успокоившись, сообразила бабушка. — Оставили одну в чужом дворе, а сами сбежали?
— Ага, — мысленно вознеся хвалу бабулиной забывчивости, ответила Олеся. — Бросили. Как дуру — одну, у чужого окна.
— Ну ничего, я им завтра всё выскажу!
— Ба, честное словно. Не надо. Мы сами разберёмся. Пожалуйста, не встревай.
— Как знаешь. И правда: чего это я. Взрослая уже. Студентка! Сами решайте свои вопросы.
— Спасибо, ба…
Наконец, избавившись от верхней одежды, Олеся кинулась к себе в комнату, на ходу стаскивая свитер, колготки и юбку. Раздевшись, подхватила валяющуюся на кровати пижаму и уже собралась натянуть её, но остановилась. Какая-то неправильность в собственном облике, промелькнувшая в зеркале, заставила девушку замереть и приблизиться спиной к отражению.
Офигеть... Жопа!
Тьфу!
На упругой белоснежной попке, которую не скрывали телесного цвета стринги, красовался огромный синячище. Зажмурившись, Олеся мотнула головой, надеясь, что как только откроет глаза, наваждение исчезнет. Увы — гематома никуда не делась. Особенно ярко на бледной коже выделялись следы от пальцев. Теперь, в трезвом уме и твёрдой памяти, разглядывая собственную расцвеченную задницу, она ещё раз прокрутила в голове случившееся и сделала вывод: это был человек. А никакой и не банник. Разве бывают банники такого размера? Они же вроде маленькие совсем! И потом… хвататься — не по правилам. Да ещё и двумя руками: и голой, и «лохматой».
Так! А ведь синяков должно быть два!
Олеся повернулась перед зеркалом, подставляя в «кадр» другую ягодицу, и не без труда различила слабый отпечаток «мохнатой» ладони.
Мамочки… Вот стыдоба-то!
Щёки полыхнули огнём, а в груди стало душно от резко поднявшейся температуры. Подбежав к окну, Олеся открыла внутреннюю створку и упёрлась лбом в расчерченное ледовыми фракталами стекло.
Спокойно, Лиса, спокойно! Подумаешь, синяк! Представь лучше, что испытал ночной созерцатель задниц, предназначенных баннику… Он ведь тоже перепугался, и сильно: иначе как объяснить эти дикие звуки и то, что он не хотел её отпускать? Шок, по-любому.
Живое воображение Олеси тут же нарисовало картину: темнота, баня, одиночество... И вдруг рядом возникает чья-то голая попа! Да, так и умом двинуться можно. А-а-а-а!
Плечи затряслись в неконтролируемом приступе хохота и, торопливо бросившись к кровати, она уткнулась лицом в подушку, не в силах иначе подавить истерический смех.
Отсмеявшись, уселась на постели и наконец-то принялась надевать пижаму. Всё! Всё-о-о! Никаких гаданий и гулянок. Послезавтра она возвращается в Омск, а до того даже на порог не выйдет. И пусть Тамара завалит сообщениями! Спасибо, хватит с неё приключений!
А вот интересно: что же он там делал-то?
