Владимир Сорокин: Норма

 

#imhoch #книги #сорокин

“автора расстрелять, закопать , выкопать , надругаться над трупом, подвесить за шею, и ждать пока не разложится .... никогда не писал рецензии.. но сейчас .... это что? не ,ну сурьёзно , кто прочел все строки и страницы не перелистывая, блеат ь , гнида, я всё не закрывал книгу , думал не не может же это ВСЁ, всё полностью ,быть полным говном, всё надеялся на то что где то там в конце будет хоть какое то подобие намека на смысл ,,, сука , верни мне моё время”. (Мнение одного читателя)

 

Если бы мне пришлось охарактеризовать роман одной фразой, я бы сказал так: это написано о советском времени так, что никто из советских людей читать бы это не стал. Ромен не выглядит единым текстом, его части, на первый взгляд, не связаны между собой. И всё же это вполне цельное и, безусловно, гениальное произведение в стиле утопического соцреализма. Сорокин вновь и вновь пытается сломать шаблонное мышление, доводя сюжет до абсурда. И, конечно, краеугольным камнем в романе является тема поедания говна.

 

Норма - это небольшой брикетик дерьма, завернутый в целлофан. Эта порция - ежедневная норма, которую должен съесть каждый житель страны. Всё происходит очень обыденно, походя.

 

Оля расчленила нормы, достала из холодильника четыре яйца, пакетик сливок, майонез. Разбила яйца в миску, плеснула сливок, положила майонеза, быстро размешала и вылила на сковороду.

 

— Вот. У французов есть такой омлет со свежей клубникой. Только у нас вместо клубники...

 

— Земляника.

 

— Точно. Вообще, — она вытерла пальцы, — только наши дураки могут придумать — норму жевать в чистом виде. Зачем? Уж лучше с чем-то. Можно вообще запекать, например. Ну там, в тесте как-нибудь. К мясу приправой, например. А то — жуй сухую! Нет, все-таки неповоротливые мы какие-то. Французы б новый раздел в кулинарии открыли. Пирожки с нормой. Пирожное из нормы, мороженое... А тут — жуй сухую.

 

Сережа постучал согнутым пальцем по столу, железным голосом процедил:

 

— Майор Пронин, ау!

 

Люди сравнивают свои нормы, кому-то достается свежая, а кому-то - не очень.

 

Разобрали распечатанные нормы, стали есть, не вынимая из целлофана.

 

Жуя, Зак пробормотал:

 

— Эти, пожалуй, ничего еще.

 

Лещинский закивал:

 

— Ну, на первую лигу они подвезут, а как же... На высшую в прошлом году из вэцээспээсовского детсада прислали, как гусиный паштет была.

 

Калманович понемногу откусывал от своей нормы и быстро жевал.

 

— Леонид Яковлевич, а правда, что Ботвинник, когда в Англии был на турнире, сам себе нормы готовил?

 

— Правда. Только не нормы, а одну норму.

 

— И он сам вылепил?

 

— Да.

 

Вторая часть романа - очень странная, очень концептуальная, и большинство читателей, я уверен, её просто пролистает. Речь идет о нормальном жизненном пути человека - от рождения до смерти. Вот небольшой отрывок:

 

Нормальные роды

нормальный мальчик

нормальный крик

нормальное дыхание

нормальная пуповина

нормальный вес

нормальные ручки

нормальные ножки

нормальный животик

нормальный сон

нормальное сосание

нормальная моча

нормальный кал

 

И так далее - до нормальной смерти. Я прочел внимательно, если честно - дважды. 

 

Падёж. 

В нищий колхоз приезжают два проверяющих из райкома. В колхозе падёж скота, и председателю придется отчитываться за убыток. Ситуация, поначалу нормальная и понятная, быстро накаляется до абсурда - всё, как любит Сорокин.

 

— Ну, вот что, — перебил его Кедрин, — мы сюда не лясы точить приехали. Это, — он мотнул головой в сторону рыжего, который, подойдя к рассохшемуся шкафу, разглядывал корешки немногочисленных книг, — мой близкий друг и соратник по работе, новый начальник районного отдела ГБ товарищ Мокин. И приехали мы к тебе, председатель, не на радостях.

 

Он достал из кармана мятую пачку «Беломора», ввинтил папиросу в угол губ и резко сплющил своими жилистыми пальцами:

 

— У тебя, говорят, падёж?

 

Читатель начинает понимать, что под словом “скот”, который держат в колхозе, подразумеваются политические ссыльные, живущие на ферме.

 

Клеть № 2 была точь-в-точь как первая. Такие же шершавые, исцарапанные стены, низкий потолок, загаженный пол, мутное зарешеченное окошко. Человек № 2 лежал посередине пола, раскинув посиневшие руки и ноги. Он был также волосат, худ и грязен, остекленевшие глаза смотрели в потолок. Теряющийся в бороде рот был открыт, в нем шумно копошились весенние мухи.

 

Стоя на пороге, Кедрин долго рассматривал труп, потом окликнул Тищенко:

 

— Родословная!

 

— Шварцман Михаил Иосифович, сын пораженца второй степени, внук левого эсера, правнук богатого скорняка. Брат — Борис Иосифович — в шестнадцатой клети. Поступили оба семь месяцев назад из Волоколамского госплемзавода…

 

Книга становится всё абсурднее не только с каждой главой, а с каждой страницей. Смысл происходящего к концу произведения понять очень сложно, подчас - невозможно. Этот роман решительно нельзя экранизировать целиком, разве что только отдельные его части. И на одной такой части мы с вами и остановимся. Это моя самая любимая глава в романе - Письма к Мартину Алексеевичу. Это безусловно шедевр, вишенка на торте всего произведения, написано просто гениально, смешно и жутко одновременно. 

 

Владельцу загородного дома, некоему Мартину Алексеевичу, пишет человек, который круглый год живет на его даче и присматривает за ней. Отчитывается о текущих делах, жалуется на проблемы. И если в первом письме всё нормально и хорошо, то в следующих, сначала постепенно, а потом лавинообразно накатывает всепоглощающее сумасшествие. В конце моего ИМХОЧа не откажу себе в удовольствии процитировать мой самый любимый отрывок из всего романа, он же - одно из писем к Мартину Алексеевичу. Кстати, сам Сорокин в своем интервью произнес так: Дорогой МартИн Алексеевич. С ударением на букву И. Мой мир никогда не будет прежним, в котором я называл Мартина Алексеевича с ударением на букву А. Итак, письмо:

 

Здравствуйте Мартин Алексеевич! Парник я только что поставил и обтянул той старой плёнкой, которая на чердаке была. Она хоть и прошлогодняя а ничего — дырки я залепил пластырем и всё в норме. И ничего что там покоробилась малость это не страшно. Главное парник вышел на славу. Завтра займусь огурчиками и всё путём будет. Я уж их проращиваю на тераске там на окошечке. Посажу нежинских эти самые хорошие. Сегодня немного торф потаскал и устал опять — чтож поделаешь годы не те. Годков двадцать назад я б за десятерых я б этот торф за день перетаскал, я молодым был не ленился не то что Николай. Он палец о палец не ударит. А мы бывало как заведёные с утра до ночи работаем. А они с Верой нальют глаза да на пляж и на танцы. А она жопой там вертит а ему хоть бы что — плюёт на всё. Вот теперь как. А раньше бы её за волосы да об стену так бы и измудохал суку эту. У них ни стыда ни совести. Они на нас всех плевали а вы им потакаете. Чаи с ними пьёте. Я б их на порог бы на вашем месте то и не пускал а вы им вон как хорошо. А они срут на вас старого человека. Вы глупость делаете вот что. Это же гады а вы им позволяете такое — как вы такой професор заслуженый вы это позволяете? Стыда то нет у вас вы думаете я человек деревенский и ничего не понимаю? Я дорогой тоже с башкой на плечах кумекаю что нибудь я войну всю прошёл ранен был и жизнь знаю а вы думаете я ничего не понимаю? Это вы скрозь очки ваши не видите ничего. Вы кроме чая то и делать ничего не умеете. На тераске чай пить а мы с Машей пашем круглый год на вас. Пашем как мудаки а вы чаи гоняете на нас и не смотрите вот как. Значит выходит что мы работай а вы с Николаем плевать на нас? Значит вы владельцы а мы никто? Так что ли? А для кого я тут вкалываю для кого? Я тут безвылазно работаю а нас значит побоку? Поджопник нам и уёбывай отсюда как тебя не было? Так да. Ну ладно я вам отвечу. Вы думаете я вас не вижу? Я вас насквозь вижу в вы кроме чая ничего не умеете а я то больше вашего работал вы всё в лаборатории своей сидели-пердели а я всю страну объездил да в войну Родину защищал вот как. Ваша жена то вон в шубах ходит а почём хлеб достаётся не знает. Вы думаете я отсталый что я поговорить с вами не могу? Я побольше вашего знаю вот как. А вы забились в свою лабораторию и ничего то не знаете. И мы тоже право имеем мы в этот дом своего пота с кровию вложили побольше вашего. Мы в суд подадим и срал я на ваши заслуги. Я потомственный крестьянин мой отец председателем колхоза был и еслиб на фронте не погиб может повыше вашего взлетел он может в самом министерстве сельского хазяйства работал и выб к нему бумажки подписывать ездили а не то что. Вот как. И я писать на вас буду напишу во все газеты чтоб общественность поняла что людей грабят среди бела дня издеваются над ними и срут им в душу. Я себе в душу срать не позволю я вам не пацан сопливый. Я войну прошёл а вы тут жопу просиживали чаи гоняли а я там кровь лил за вас а теперь мне значит — побоку! Нет, дорогой не на того напали я вам гадить не позволю я управу найду. Чтоб над фронтовиком издеваться я народ растревожу в цека напишу на вас чтоб вас просветили. Вы кулак а жена ваша в шубах как буржуйка ходит вас надо раскулачить и выслать на соловки вот как. А вы тут думаете я слова не скажу как меня под зад коленом? Да я в совет ветеранов напишу я всё время в совете ветеранов я с молодёжью в военкомате работал потому что фронтовик и имею правительственные награды. А вы там в своих пробирках хуйню мешали вот и теперь професор а я срать хотел я побольше вашего поработал пота с кровию пролил а вы по тылам да по хуям сидели. А жена ваша всю жизнь дома сидела пердела ничего не делала а туда же учить. Я тоже учёный я побольше вашего видал вы и лопату то сроду в руке не держали а туда же учить нас. А нас учить нечего мы сами кого хочете научим. Мы жизнь то не по книгам не по пробиркам хуиркам знаем мы вон всю войну прошли а туда же. Учить нас. Учить нас дорогой не надо не вы нас учить права имеете. Мы вас поучим ещё как жить то а не то. Вы думаете я человек тёмный отсталый? Да я тоже и газеты и книги читаю и про политику знаю почище вашего вы вон всё анекдоты травите да нос морщите а я хоть и не партейный а почище вашего партейный. А вы вон всё анекдотики хуётики а надо не анекдотики расказывать а дело делать дорогой товарищ! Вы вон кроме своих пробирок и не знаете ничего и как картошку посадить не знаете. А небось с маслицем её едите да и клубнику с молоком. И мы её сажаем а не вы с вашей женой. Так что и дом то наш выходит а не ваш а хоть и пишется на вас так это неверно. Маша тоже как никак а наследница и мы с ней писать будем куда только можно мы обратим внимание общественности на вас и вашу деятельность кулака. Вы кулак и жена ваша — буржуйка, которая позорит и которую надо тоже приструнить как следует. А нас значит побоку? Мы работали сажали а кто туалет ставил? Кто доставал двадцатку тогда? Вы со своим Сашенькой хуяшенькой? Или может жена ваша эта барыня сударыня? Это я всё на своём горбе делал я кровь с потом проливал а вы только посрать и поесть вот как. А что вам посрали поели и всё а мы убирай подметай да сей опять чтоб вы срали и жрали. Вот как у вас получается а мы значит — побоку! Вот как теперь если вам не понравилися значит и поджопник можно поддать а мы побоку и всё? Нет не на того напали. Я срать на себя не позволю я всех вас ёбом переебу чтоб вы не срали больше. Я общественность растревожу и дом вы не получите потому что кулаков надо раскулачивать. Потому как вы сами не работаете а эксплуатируете меня вот как. А за это вас уничтожат как класс. Вы вредный элемент вы анекдотики хуётики загинаете а сами вон как бы учёный и всё. А вы не учёный вы хуёный вот вы кто. И дом иметь вы право не имеете потому что вы не учёный а хуй дрисный. Таких учёных надо раскулачивать и показывать всем чтоб так вот больше не было! Вы не учёный а говно вот вы кто. Я такой же учёный и не вам учить меня как жить надо. Я почище вашего жизнь знаю. Я посрать хотел я срать с вами рядом не сяду а не то что. И я про вас всем раскажу какой вы учёный. Вы не учёный а обдрисный мудак. Вот вы какой учёный.